Приключения, 1969 - [117]

А под немецкой проволокой, уже не замечая дождя, не чувствуя на себе мокрой одежды, затаились и группа захвата и группа прикрытия. Здесь осветительные ракеты не тусклые световые пятна, а яркие прожекторы, которые, несмотря на дождь, обнажают все перед позициями.

В десятиминутные перерывы между ракетами саперы в кромешной тьме осторожно орудуют ножницами, срезая нижние ряды проволоки. Верхние пока остаются на месте, чтобы наблюдатели противника даже при свете не заметили ничего подозрительного.

Коля-Вася первыми проползают сквозь проделанный ими проход и возвращаются обратно к разведчикам. Мин за проволокой нет, можно идти. И оба снова ныряют под заграждения.

Карпов и Величко, прижавшись к самым кольям, пропускают мимо себя всю группу. Как хочется заглянуть каждому в лицо, руку пожать, подбодрить! Но не видно лиц в темноте, говорить нельзя, руки жать некогда: сейчас начнется самое главное.

— Ну, будь жив, Саша, — больно стиснул лейтенант нервно дрогнувшими длинными пальцами руку старшины, — двигаем.

— Причешем сейчас фашиста, — соглашается бывший парикмахер Величко, ставя на боевой взвод гранату, — наведем перманент.

Оба отползают на фланги группы.

Только сверхнапряженный слух может уловить слабый скрежет ударных механизмов гранат — вся группа изготовилась к броску. До немецкого окопа не больше сорока метров.

— Вперед! — яростный шепот лейтенанта срывает всю разведгруппу с места.

«Эх, рановато чуть!» — досадует, вскакивая, Величко. Но теперь не остановишься. Теперь только вперед.

И нет совсем дождя, нет травы, нет земли под ногами, только ветер свистит в ушах, только бруствер вражеского окопа маячит впереди или мерещится всем: так долго к нему присматривались.

Ракета!

Конечно, топот двадцати пар сапог достиг траншеи. Но осталось всего метров десять.

Заклокотало, забилось сине-багровое пламя на рыльце пулемета. Ничего, осталось пять-шесть шагов.

Десяток огненных снопов выбрасывают алые языки из немецкой траншеи — умеют бросать гранаты разведчики.

Ах, земля, ты все-таки есть! Величко никак не может вытащить ног из опутавшей их проволоки. Он волочит ее за собою. И нет возможности шага сделать. Падая со спутанными ногами, старшина видит, что все, вся группа, так же как и он, завязла в нескольких метрах от окопа.

А ракеты уже стеною висят над немецким передним краем. Светлой, яркой стеною рассечена ночь.

Справа и слева бьют по немцам пулеметы прикрытия. Два пулемета. Только два! А по всей обороне противника двадцать-тридцать пулеметов уже мечут в темноту огненные струи.

МЗП — малозаметное препятствие, оно, конечно, оно; тонкие стальные нити, завитые в хитроумные петли, расстелены перед немецким окопом. Прямо в них и врезалась разведка.

— Коля-Вася! — рычит старшина. — Коля-Вася, саперы, боговы дети!

И когда Величко уже видит, как выскакивают из блиндажа и бегут на огневую те шестнадцать, которых они должны были блокировать на месте, не выпустить их из блиндажа, тут его осеняет:

— Коля-Вася, вынь мои сапоги!

Величко рывком выбрасывает перед собою прямо на проклятое эмзэпэ сложенную вдвое плащ-палатку и, вырвав ноги из сапог, босиком бежит по брезентовой дорожке.

— Коля-Вася!.. — Он больше ничего не может крикнуть, сознание застряло на этой фразе, а руки, тело, ноги действуют автоматически. Граната летит прямо к блиндажу, в окоп, в лицо первым из шестнадцати немцев.

Ледов, совсем еще юный разведчик Ледов, тоже босой, стоит уже рядом с Величко и лупит из автомата сверху вдоль хода сообщения, не давая тем из гитлеровцев, кто еще не вышел, выбраться из блиндажа.

Кто-то из группы обеспечения, волоча за собою портянки, взгромоздился на бревна наката и одну за другой швыряет в печную трубу три гранаты. Группа захвата уже на огневой. Никто из разведчиков не стреляет: не в кого, только немцы палят вовсю — в ночь, в поле, в белый свет. Им пока неясно, где противник. Ведь всего три минуты прошло после того, как командир группы скомандовал: «Вперед!»

Разведчики вытащили из-под бревен разбитой гранатами огневой точки трупы солдата и ефрейтора. Обыскивают, лихорадочно увязывают в плащ-палатку немецкое оружие, бумаги, пулемет. Но нет главного — живого гитлеровца, ради которого они прошли этот смертный путь. Одни трупы.

Каждый из разведчиков тоже может погибнуть сейчас или на обратном пути, но это уже бесполезно. Задача не выполнена.

— Вот он! — взвизгнул вдруг Ледов и бросился куда-то за немецкие окопы. — Стой, гад! Хальт! Хенде хох!

Величко огромными скачками обгоняет Ледова. Босые, разбитые в кровь ноги скользят среди луж. Сзади тяжело дышат разведчики — группа захвата, не стреляя, несется туда, где зайцем мечется уцелевший в схватке гитлеровец.

Он, пока его не обнаружил зоркий глаз Ледова, надеялся уползти незаметно. Но теперь, увидев, что его обнаружили, бежит не таясь и, только опасаясь пули в спину, то и дело меняет направление, скачет из стороны в сторону. Опытный, видать, вояка.

Но кто же будет в него стрелять, в благодетеля? Он им нужен живой. Это их мечта — «язык». Ради него они за месяц похоронили одиннадцать товарищей да трое остались лежать в фашистских траншеях. И вот он, «язык», бежит в полусотне метров от них. Без единого выстрела мчит за ним группа захвата. И одна у всех мольба — не наткнись, фриц, невзначай на шальную пулю.