Приключение - [9]
Сивачев осторожно постучал в дверь направо. Сухой стук гулким эхом пронесся по лестнице.
Он ударил сильнее, еще и еще, и услышал шаги, а затем женский голос:
— Кто там? Чего надоть?
Сивачев решительно ответил:
— Мне Иван Кириллович сказал, что у вас есть комната.
— Так что хозяина нет, и дверь заколочена. Надоть с черного хода.
— Приду, — весело отозвался Сивачев и почти сбежал с лестницы.
Это было настоящая удача. До пяти часов еще оставалось добрых три часа времени и Сивачев тотчас поехал разыскивать Груздева.
Дома его не оказалось. Значит надо искать на стадионе. Сивачев увидал его в фуфайке, с обнаженными шеей и руками, могучим ударом отбивающего футбольный мяч. Еще через два удара мяч был загнан в ворота, и наступил перерыв.
Сивачев отвел Груздева в сторону.
Сивачев отвел Груздева в сторону от играющих.
— Слушай… Необходимо, чтобы ты поселился в одном доме. Это на Глазовой улице. Я плачу за комнату, только переселись.
— А для чего? — Груздев почесал в затылке.
— Я потом объясню, а сейчас твое согласие нужно. Не можешь, я Тышко попрошу.
— Зачем, Павел Петрович? Раз просите вы, значит так нужно. Когда ехать?
— Сегодня вечером ко мне приди. Я тебе все объясню, и завтра переедешь.
— Ладно.
Он кивнул и побежал продолжать игру.
Сивачев повидался с Иваном Кирилловичем, договорился о комнате.
Она прилегала к большой темной передней, двери которой выходили на парадную лестницу.
Хозяин квартиры, мастеровой, слесарь с фабрики, занимал с женой и двумя детьми кухню, а четыре комнаты сдавал.
Дело было сделано, и Сивачев пошел к себе.
Выйдя на Лиговку, он увидел промчавшихся пожарных.
— Где пожар? — спросил он милиционера.
— На Октябрьской дороге. Склады горят.
Сивачев взглянул перед собой и увидел вдали клубы дыма, стоявшие в воздухе.
Он вспомнил о голубом шаре, и опять чувство тревоги и страха охватило его.
Груздев устроился на новой квартире. На третий день, возвращаясь с урока и подходя к дому, Сивачев увидел его и окликнул.
Груздев оглянулся и остановился. Широко улыбнулся и, одергивая блузу, сказал:
— А я к вам шел. На минутку.
— Ну что? Какие новости? — спросил Сивачев, когда они поднялись по лестнице.
— Все в порядке, — ответил Груздев, — В двери дыру провертел, но ничего не видал. Вчера провожал его на прогулке. Ну, и собака! Как зверь.
Груздев помотал головой.
— А сегодня на службу провожал. На улицу Дзержинского, подле Канала Грибоедова. Дощечка маленькая. Лестница узкая, темная. По дороге на углу улицы 3-го Июля у папиросника папиросы взял и будто ему записку дал. Может так показалось… Вот и все.
Сивачев кивнул.
— Следи. Главное: кто в квартире живет и с кем старик видится.
Они попрощались, и Груздев ушел.
Вечером пришел Барсуков, сразу же уселся перед трубой и заглянул в нее.
— Окно еще занавешено.
— Рано…
Барсуков сдвинул трубу, закурил папиросу и заговорил:
— Я думал над нашим положением, Павел Петрович. Вполне понимаю вашу тревогу и колебания, но подождем еще недельку. Сообщить всегда успеем, а за неделю мы, может, так подготовим дело, что все у нас в руках окажется… Главное, секрет откроем…
Он вскочил и забегал по комнате.
— Ведь подумать только, голова кружится. Держать в руках молнию, как Зевс громовержец, и посылать ее в намеченную цель. Ведь это такое изобретение, что…
Он взмахнул руками и, сев на стул, приложился к трубе. Сивачев задумался. Неожиданно Барсуков проговорил резким шопотом:
— Берите бинокль и смотрите. Что-то новое.
Сивачев схватил бинокль.
Действительно, то, что они увидели, было ново.
На подоконнике не было обычных приборов. Человек в ермолке стоял посреди комнаты и с горячностью говорил что-то рыжему лохматому великану, который стоял перед ним в одной рубахе и синих галифе, босой, с видом полного равнодушия.
Эту сцену прервал старик, который вошел в комнату быстрыми шагами, что-то проговорил; и рыжий великан тотчас вышел.
Старик подошел к столу и разложил на нем лист бумаги, который вынул из кармана и тщательно расправил.
Человек в ермолке наклонился над листом, и старик стал что-то быстро объяснять, тыча в лист пальцем.
Человек в ермолке тоже ткнул пальцем в лист, и они заспорили.
Человек в ермолке стал махать руками, старик стучал кулаком по столу, потом с видимым волнением пробежал по комнате, хлопнулся на стул и резким движением сорвал с себя седую бороду и седой парик.
Человек в ермолке отступил и мотнул головой, словно его ударили в подбородок. Старик махнул рукой и, вынув платок, вытер лицо.
Теперь он уже не был стариком. Бритая большая голова его с широким лбом и срезанным затылком производила впечатление жестокости. Короткая шея, мясистые уши, квадратный подбородок усиливали это впечатление. Но вместе с этим лицо его выражало решительность.
Видимо успокоившись, он стал что-то говорить человеку в ермолке, методически хлопая широкой рукой по столу, потом быстро встал, взял со стола парик и бороду и вышел.
Человек в ермолке с задумчивым видом постоял посреди комнаты, потом взял со стола подзорную трубу и, подойдя к окошку, стал что-то искать, водя трубу во все стороны. Сивачев замер.
Вот также он подглядел покойного Хрущова, но теперь комната не была освещена, и труба стояла от окна на добрую сажень, хотя…
