Приключение на рождество - [3]

– Скорее! Ой, на моем куске огонь гаснет! Живее, Грейвз, пока еще горит, а то не сбудется мое желание!

Никто в этой суматохе не обратил внимания на странное выражение лица Пуаро, когда тот обследовал порцию на своей тарелке. Никто не заметил острого взгляда, которым он окинул сидящих за столом. Слегка сдвинув озадаченно брови, он принялся есть пудинг. Все уже приступили к угощенью, и шум стих. Неожиданно сквайр издал странный возглас. Лицо его побагровело, и он схватился рукой за щеку.

– Свинство какое, Эмили! – рявкнул он. – Как ты позволила поварихе класть в пудинг стекло?

– Стекло? – в полном изумлении воскликнула мисс Эндикотт.

Сквайр извлек изо рта возмутивший его предмет.

– Я мог сломать зуб, – проворчал он. – Или проглотить, и у меня случился бы аппендицит.

Перед каждым из приборов на столе стояла маленькая чашка с водой, предназначенная для шестипенсовых монеток и прочих мелочей, которые полагалось находить в бисквите. Мистер Эндикотт опустил в нее стекляшку, ополоснул и вынул на свет.

– Господи помилуй! – воскликнул он. – Это красный камешек от украшения на печенье.

– Вы позволите? – Мсье Пуаро с ловкостью вынул находку из его пальцев и принялся внимательно осматривать. Как и сказал сквайр, это был крупный камешек рубинового цвета. Когда Пуаро вертел его, свет играл на его гранях.

– Ух ты! – крикнул Эрик. – А вдруг он настоящий?!

– Глупыш! – насмешливо проговорила Джейн. – Рубин такого размера стоил бы целые тысячи – много-много тысяч, правда, мсье Пуаро?

– Просто не верится, как чудесно теперь научились делать эти безделушки для крекеров, – пробормотала мисс Эндикотт. – Но каким образом он попал в пудинг?

Безусловно, это был самый злободневный вопрос. Были выдвинуты все возможные предположения. Один только мсье Пуаро не произнес ни слова, но рассеянно, будто бы задумавшись об ином, опустил камешек к себе в карман.

После обеда он нанес визит на кухню.

Повариха взволновалась не на шутку. До шуток ли, когда тебя расспрашивает один из гостей, к тому же иностранный господин! Однако она постаралась наилучшим образом ответить на все вопросы. Пудинги готовили три дня назад – «в день вашего приезда, сэр». Каждый заходил на кухню, чтобы принять участие в замесе и загадать желание. Такой старинный обычай – возможно, за границей так не делают? Потом пудинги вскипятили и поставили рядком в кладовую, на верхнюю полку. Пометили ли этот пудинг особо, чтобы отличить его от остальных? Нет, вряд ли. Разве что он стоял в алюминиевой посуде, а остальные – в фарфоровых формах. Был ли именно он предназначен к рождественскому столу? Интересно, что вы про это спрашиваете. Вообще-то нет. Рождественский пудинг всегда варили в большой фарфоровой форме с рельефным узором из листьев падуба. Но как раз в то утро (тут лицо поварихи приняло возмущенное выражение) Глэдис, служанка, которую послали достать посуду для окончательной варки, умудрилась уронить ее и расколоть. «И конечно, я не отправила ее на стол, зная, что в ней могут остаться осколки, а вместо этой формы взяла большую алюминиевую».

Мсье Пуаро поблагодарил ее за все разъяснения. Он вышел из кухни, тихонько улыбаясь про себя, словно был весьма удовлетворен полученными сведениями. Его пальцы поигрывали каким-то предметом в правом кармане.

На другой день рано утром он был разбужен криком Джонни:

– Мсье Пуаро! Мсье Пуаро! Проснитесь же! Произошло нечто ужасное!

Пуаро сел в постели. Он спал в ночном колпаке. Контраст между его солидной внешностью и лихо съехавшим набок колпаком, конечно, мог хоть кому показаться забавным, но на Джонни он произвел даже чрезмерное впечатление. Если бы не его слова, можно было бы подумать, что мальчик с трудом сдерживает смех. Странные звуки, подозрительно напоминающие неисправный сифон для содовой, доносились и из-за двери.

– Пожалуйста, спускайтесь скорей, – продолжал Джонни слегка заикающимся голосом. – Кого-то убили, – выговорил он, пряча глаза.

– Ага, вот это серьезно! – произнес мсье Пуаро.

Он поднялся и без излишней поспешности привел себя в порядок. Затем он последовал за Джонни вниз по лестнице. Собравшаяся молодежь толпилась у дверей, ведущих в сад. Лица у всех выражали крайнее возбуждение. При виде Пуаро Эриком овладел жестокий приступ удушья.

Джейн выступила вперед и положила руку на рукав мсье Пуаро.

– Взгляните! – сказала она, трагическим жестом указывая в распахнутую дверь.

– Mon Dieu![2] – воскликнул мсье Пуаро. – Прямо как в спектакле!

Его замечание нельзя было счесть неуместным. За ночь навалило еще больше снега, в слабых лучах раннего рассвета весь мир казался призрачным и белым. Нетронутую белизну снежного покрова нарушало лишь какое-то ярко-алое пятно посередине.

На снегу недвижно лежала Нэнси Корделл. На ней была лишь пижама из алого шелка, маленькие ноги были босы, руки широко раскинуты. Голова ее была повернута вбок, и лицо скрывала масса черных прядей волос. Из левого бока безжизненно распростертого тела торчала рукоятка кинжала, и под ней на снегу расплывалась темно-красная лужица.

Пуаро ступил в снег. Он не пошел к телу, а двинулся по дорожке. К тому месту, где свершилась трагедия, вели два ряда следов – отпечатки ног мужчины и женщины. В обратную сторону вели только мужские следы. Пуаро остановился на дорожке, задумчиво поглаживая подбородок.