Приходите в мой дом. Разговоры по душам о России, о вере, о любви. Золотые хиты - [62]

Ключом китайским,

Носки китайские сними,

Виски китайской звездочкой натри

И виски граммов сто такие же прими.

Раскинь мозги —

На небе миллиард с лихвою звезд,

И китаезов столько же — не меньше,

А то и больше душ,

Мужчин и желтомордых женщин.

Вселенский, блин, коллапс.

Мир мчится под откос.

Ты видишь, сколько стало трещин,

Разломов тектонических, цунами,

Чертей, смертей,

Потопов, наводнений?

Их с гаком прибавляется с годами.

Все больше негативных изменений…

Прикинь, свяжи и сопоставь,

Как Данте говорил:

«Оставь Надежды всяк сюда входящий».

Здесь сфера Фюррера да Сатаны,

Он в этой области — смотрящий.

Давидовой звезды здесь кончики видны,

И над вратами этими маячит

Другая узкоглазая беда —

С тавром китайским желтая звезда.

Итак, Му friend, по-моему… THE END.

* * *

Гордыня да заточенность на себе,

Как трещинка на губе,

Саднит, беспокоит, роднит поэтов.

Поэтому у пиитов в судьбе

Много в шкафах скелетов

И всякой другой требухи

Гнилой. Грехи подпитывают стихи,

Страсти гонят рифму на рифы,

А слово — оно живое.

Не тронь за больное:

Заноет, завоет,

Кровью умоет,

И грифы-полудрузья

Слетятся, чтобы добить

Или просто помучить

Да чаю с кровью попить.

Случай всегда предоставит поэт, А нет

—

Так судьба — случай.

Впрочем, и сами стихи —

Полудрузья, полувраги,

Братья-близняшки,

Два рукава реки,

Смирительной рубашки.

Зашитые дебоширы —

Сиамские вампиры,

Стерегущие сонной музы шаги,

Пьющие кровь тщеславия,

Живущие славой и жаждой признания.

Хоть не печатайся и не пиши,

Живи себе, отрекись от бессонницы,

С рифмой, скользящей

От правды и лжи.

Открестись от поэзии настоящей,

Пепел рукописей всей толпе покажи

И голову положи.

* * *

Еще одна

Пролетела весна.

Пела она вечерами

Беспечными соловьями,

Настраивала

На лирический лад.

Оставляла следы

От слез да небесной воды

На щеках и стеклах,

В окнах отражалась сиренью

И, к сожалению,

Закончилась —

Оборвалась

По мановению лета,

С которым переплелась

Как бы случайно лучами света.

И мгновенно растаяла, растворилась,

В зрелой зелени,

И в душе моей притаилась

До времени.

Но, открывая окно,

Все же я нахожу еще

Остатки мая,

Плечи и щеки подставляя

Под косые осадки,

Играя

Ресницами с грибным дождем,

Май вспоминая

И утирая лицо,

Я говорю сам себе «подождем»,

Доживем

До другого мая.

* * *

Чаша весны переполнена — это мой май!

Черемухи и соловьев — через край!

И все это мне уготовано при жизни.

Я наблюдаю рай, краешек рая,

С безумной тягой из центра мая.

Туда, к Солнцу живому,

К миру иному,

Лучшему,

Всегда ждущему

Смертных простых,

Ныне живущих,

А в будущем — избранных или святых!

* * *

Ангелы сильно любили меня,

Держали на привязи, взаперти,

На самом краю. Но в иные края

Душа порывалась уйти.

Дрожащий огонь в желтом сколе зрачка

То вспыхивал, то исчезал,

Но утром, под тихие трели сверчка,

Он, умерший, вновь воскресал.

Ушли ли те дни в безвозвратную даль —

Поди-ка сейчас угадай.

И ангелов где та любовь, та печаль?

И где тот надломленный край?

* * *

Смешно и впрямь, но я есть центр мира

На краткий срок до даты роковой.

А ты ответишь: «Друг, как это мило,

Наверно, ты не дружишь с головой…»

Но мне поверь, я сердцем ощущаю

Движенье звезд и первый вздох весны.

Не я всем этим миром управляю,

Но мне другие функции даны.

Я — центр ощущений этой жизни,

Мир плотоядный тянется ко мне.

При всем моем библейском оптимизме,

Я — центр. Мир находится извне.

На стыке дней, на сломе двух столетий,

На этот мир, как мальчик, я смотрю.

Ну, а пока из легких междометий

И жестких слов плету я речь свою.

Я вижу бабочку, воскресшую в апреле,

Ликую я, но в сердце холодок.

Я — центр мира. Это, в самом деле,

Как бабочка, на очень краткий срок.

* * *

Не знаю ли я или знаю —

Тебя я, Илья, не пойму.

Но текста, извиняюсь за наглость твою, обожаю,

И посему

С листа ты опус мой сладкий прими.

Твою я книжонку листаю-читаю,

И малость смущаюсь,

Каюсь —

Мне стыдно, мой шер, мон ами

За то, что мусолю твое рифмоплетство в руках

А впрочем, чего я сам стою?

Включаю юродство в стихах —

Чего я сам значу?

Зачем я тебя вспоминаю,

Валяю, шутя, дурака,

На что свое слово я трачу? —

Не знаю.

Разбавив сарказм слегка,

Меж строк, листок,

Ты прими мою сдачу,

Пусть мелочь, дружок,

В век крупнокупюрный.

Я смог улыбнуться

Фигурной строфой

В глаза этой пошлости.

Пой да рифмуй,

По мере возможности, куй

Свое счастье,

Вылижи все, что испачкал строкой.

Эстрада, чтоб выжить, должна быть такой —

Отчасти безбожной, бездушной, бездарной и нагло-пустой.

* * *

Звенящая слава,

Как кипящая лава,

Сжигает любого Слабого.

А слова о славе вечной —

Разговор пустой и беспечный,

Изъеденный ржой,

Гордыней злой

Да глупостью вечной —

Спор бесконечный, друг мой.

Ну, а сама слава

Живет очень мало,

Питается тем, что у Бога украла,

Жует, что с неба упало,

Да немного у беса крадет.

А бес,

Имея свой интерес,

Относится к ней нестрого,

Еще и подачки дает —

На эти деньги она и живет.

Прожигает свои деньки,

Жирует, кайфует, колется, пьет,

Планов благих не строит

И не влезает в долги.

Пока бес во все щели прет,

Пока душа не ноет,

Она прикурить дает.

На славе делали бизнес всегда.

Шли с Богом в разрез,

Идолов из мертвецов штамповали,

И на CD и кассетах гнали суррогат

Музыкально-банальный для всех,

Для всей биомассы.

Приучали нас, пидорасы,

К двусмысленной ПОП-культуре,

Дух выбивали Божественный из всего —