Приходите в мой дом. Разговоры по душам о России, о вере, о любви. Золотые хиты - [59]

Шрифт
Интервал

А если человек сроднился с веком
И управляет временем, кажись.
И мир ему подстилку подстилает.
Смешно, но так сложилась жизнь,
Которая нас правит и ломает.
До времени мы мним себя царем —
Природы ли, или людского сброда,
Но в зеркале в себе не узнаем
Убийцу, кровопийцу и урода.
Правители, в обители судьбы,
Поверьте мне, вы нынче ненадолго.
Для вас уже готовятся гробы, обитые подушками из шелка.
Мои слова наивны и смешны,
И к вам в сердца пробиться невозможно…
И вы, баблом и злом умудрены,
И в мире все запутано и сложно.
Но, верьте слову, выбор есть всегда.
И на кресте мы зрим свою дорогу.
Распятым быть, поверьте, не беда.
В момент последний повернитесь к Богу.
* * *
Поэзия, тебе душа да мысль нужна,
А ритмика с мелодикой смешна,
Забавна, даже архаична,
Когда тупой строфой привнесена,
Поэту ты до боли безразлична,
А иногда слащава и вредна.
И я скажу нахально и цинично:
Все на себе испробовал я лично —
И уксус прелести,
И спелой рифмы вкус,
Мелодики медузной сладкой мусс,
И ритмики подвыпивший конфуз.
Искус стать Пушкиным, иным заумным Бродским,
Хрипеть подорванным Высоцким,
«Свово», как говорится, не иметь
Ни слога четкого, ни рифмы, ни словца,
Ни вздоха Божьего, ни ангела лица
Не слышать и не видеть.
Так корпеть
Над ритмикой с мелодикой, и впредь
Уж не летать и не гореть,
«Текста» писать, рубить бабло и тлеть.
И в сане всенародном помереть,
Как самое последнее мурло,
В амнезии, поэзии назло.
* * *
Нынче холодно, и с холла тянет,
И вино четырехлетнее
На дно утробы опускаясь,
Не согревает.
Бывает, спасаясь в такие дни
Чем-то покрепче,
Вспоминаешь, как и сейчас…
В тени под 40,
Солнца осколок
Через зеркало бьющий и в глаз и в сердце,
Синие оконца Греции…
И по инерции
Опять наливаешь вино.
А оно не греет.
За окнами не темно,
Но сознание от водки с вином темнеет,
И потом эта смесь клонит в сон —
Таков закон пития.
И я, соблюдая его, забываю легко о Греции
И вновь стопочкой водочки греюсь и спать ложусь
С открытой форточкой.
Надеюсь, что не простужусь,
Как тогда, в середине лета
Сине-белого цвета,
На острове Санторини
В жаркой тени с холодной Рициной в графине.
* * *
Поэзия, в процессе я движенья,
Ни славе я, ни слава мне —
Ничем мы не обязаны друг другу,
Сомнения излишни здесь.
Я весь во времени,
А время есть движение по кругу.
По сути — это жизнь.
Смесь горечи с нахлестом вдохновенья.
А впрочем, оглянись и удивись:
Страстей там всех мастей
Увидишь на просвет —
Прошедшего пустую толчею,
Досадный проигрыш, забавную ничью…
Побед там нет, лишь горечь поражений
Да радость покаяния в слезах.
Поэзия — таков процесс движенья
Моей души, забывшей Божий страх.
Му way похож на эту суету,
Иду по кругу я, рифмуя пустоту,
Бреду в обнимку с ней по склону дней,
О многом в эйфории забывая,
На все порой с прибором забивая.
Но есть различие одно:
Я сердцем ощущаю дно,
Душой стремясь к вершинам рая.
* * *
Весна еще поет и плачет
В наволгшей тишине на дне оврага,
Апрельский холодок от солнца прячет,
И на стекле в ночи меж звезд
Мерцает влага слез.
Молчи! Всерьез на случай положись
И жди — все блага
Сразу ты получишь. Вся эта жизнь
С весною набирает обороты,
Стремительно уходит в никуда
За числа мая, за зеленые ворота
Лета, за лета,
Столетья к звездам рая,
Во истину природу возвращая
К истокам, на круги своя.
Туда, где я стоял у края мая,
Не чувствуя границы бытия,
Туда, откуда
Шел я в никуда.
* * *
Двукрылый, двухголовый наш орел
Обрел гламурной славы ореол.
Двуликий анус-Янус, весь в камнях,
Внушает больше смех и меньше страх.
Но жуть, как тень от этого Орла,
На всю страну гниющую легла.
И мгла сгущается. Темнеет день за днем.
И, кажется, придут сюды
С огнем, с мечом, вершить свои суды
Посланники невиданной беды,
Избранники дешевой наркоты,
Иуды и наемные скоты.
Все притаились, все сигнала ждут,
Лишь посвященные тихонечко бегут,
Все прихватив: и живность, и бабло, —
Туда, где беззаботно и светло.
И лишь орел гламурный — инь и янь,
Заранье зная все, несет с экрана дрянь.
А в перспективе роста ВВП И сам ВП поет: «Ловэ нанэ».
Нам не дано, увы, предугадать,
Когда орел двуглавый будет рвать
Себя на части две,
Страну — на 22.
Все к этому идет — осталось только ждать
Ловэ нанэ, но надо выбирать,
В каких рядах мы будем воевать —
Гламурных ли, за бесов и бабло,
За это двухголовое мурло
Или, оставив рабский страх,
С крестом, отточенным в руках,
С молитвой Божий дух стяжать,
Разить врага и нечисть гнать.
* * *
Время сгущается и кристаллизуется,
Образуется что-то новое,
Судя по запаху и ощущению —
Очень хреновое.
Наверху, да и внизу
Бытует такое мнение,
Что жахнет
Гром и молния вот-вот.
В рот воды набрал Храм,
Хам-пива…
Из Телль-авива дружок
Взял денег должок,
Хотя навряд ли отдаст,
Педераст.
На земле, под землей,
над землей —
Везде изменения.
Ни дня без вскрытия.
И я ощущаю сбой,
Наблюдаю процесс кипения
Терпения потребителя
Биомассы.
Весы небесные, похоже, накрылись,
Определились даты операции
«Мир и безопасность».
Все нации подлежат дискриминации,
Кроме одной.
Нужна ли в этом вопросе ясность?
Впрочем — это частность,
Если процесс мировой трехшестерочный
Идет, как дождь обложной,
На площадке съемочной
Из века в век.
И не мудрено угадать,
О чем это кино.
Будучи хозяином на Земле,
Князь мира сего
Снимает сериал о себе,
О добре и зле,

Рекомендуем почитать
Гагарин в Оренбурге

В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


...Азорские острова

Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.


В коммандо

Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.


Саладин, благородный герой ислама

Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.