Приговоренный - [21]

Клык выкуривал одну «беломорину» за другой. И старую пачку добил, и из новой четверть высмолил. Да, пожить бы чуть-чуть. Еще бы покрутить. Иванцов, конечно, меньшее зло. Навряд ли будет он особо изгаляться. Отведешь к нычке — вернет в тюрьму и шлепнет. Быстро и без хлопот. А Черный — тот мстить будет. И за то, что увел «дипломат», и за то, что курьера подставил. Там легко не отмучаешься. Хотя… как еще посмотреть. От прокурора после того, как он запросто сообщил о своей дружбе с Володей, жизни не дождешься. Для него Клык — лишний человек, как Евгений Онегин. Кость в горле, которой, если вовремя не выхаркнешь, можно подавиться. Он, конечно, может и покормить напоследок, и куревом обеспечить, и даже сто граммов налить, но в конце концов точку поставит обязательно. А вот Черный — ему закон не мешает. Чтобы прокурор был подобрее, можно Клыка спрятать на всякий пожарный случай. Захочет прокурор Черного поприжать, снять с него лишний жирок, а тот раз — и скажет: «Ты что, в натуре, начальник? У меня на тебя свидетель имеется, и ежели что, в Москве может кому-нибудь попасться на глаза. Схавают тебя без масла». Так что если передаст его Иванцов Черному, то это всяко может повернуться…

Прошло немногим меньше часа, и броневая дверь открылась.

Вошли четверо — те же и Иванцов. Трепло принес для прокурора стул и услужливо подставил его под начальственный зад.

Клык вытягиваться по стойке «смирно» не стал. Как сидел на топчане перед столом, так и остался сидеть.

— Ну, как вам на новом месте, гражданин Гладышев? — спросил Иванцов. — Претензий, жалоб, заявлений не имеете?

— Пока не придумал, — ответил Клык. — Надо поразмышлять…

— Некогда нам размышлять, Петр Петрович. Пора за дело приниматься. Для начала, чтоб вам кое-что пояснить, дам вам ксерокопию одного документика… — Иванцов вытянул из внутреннего кармана своего штатского пиджака бумагу, сложенную вчетверо, развернул и, прихлопнув ладонью, положил на стол.

Клык поглядел. То, что во время сидения в камере приходило в голову, но казалось все-таки полубредовым, невероятным и невозможным, стало явью. Бумажка оказалась копией оформленного по всем правилам и за всеми надлежащими подписями актом о приведении в исполнение смертного приговора в отношении гражданина Гладышева П. П… Стало быть, Клык уже был юридически мертв.

— Надо же! — пофиглярничал он, хотя читать про себя такое было неприятно. — Стало быть, я уже сутки как в раю живу! То-то, думаю, кормить стали хорошо и в сад на прогулку выводить.

— Да уж стараемся, — нехорошо улыбнулся Виктор Семенович, — к покойникам надо уважение проявлять. А то будешь по ночам во сне приходить и кричать: «Обижаешь, начальник!»

Клык тоже хихикнул, хотя и нервно.

— Ладно, — посерьезнел Иванцов. — Раз ты уже знаешь, что задокументирован как расстрелянный, то должен понимать: жизнь твоя теперь ни полушки не стоит. Тебя нет. И мне можно в любой момент твой формально-юридический статус превратить в фактический. Откровенно говорю, прямо…

— … По-партийному! — вставил Клык.

— Если хочешь, — не моргнув глазом сказал прокурор, — можно понять и так. Я сейчас ничем не рискую. Бог с ней, с твоей нычкой, не захочешь говорить — и не надо. Любой из вот этих ребят, — Иванцов мотнул головой в сторону мордоворотов, — вышибет из тебя мозги. И печку мы для тебя найдем. Конечно, если ты окажешься совсем идиотом. Но ведь ты же не такой, верно? У тебя котелок варит. Я тут на досуге поглядел твой послужной список — не скажешь, что дурачок…

— Мы же все это обговаривали, Виктор Семенович, — вполне серьезно произнес Клык, — но как только я, извините за некультурность, поинтересовался, какой будет мой навар, вы мне сказали, что условия ставите вы. Это же неприятно. Берете человека и говорите: «Колись, падла, а то шлепнем. А расколешься — только замочим, и то не больно». Вы со мной согласны, гражданин прокурор? Есть у меня, выражаясь совсем культурно, стимул к сотрудничеству?

— Стимул, между прочим, это такая острая железная палка, можно сказать, заточка, которой в Древнем Риме быков подгоняли. Кольнут в задницу — он и побежал, — блеснул эрудицией прокурор. — Может, тебе тоже такую стимуляцию провести? Ты ж ведь немало в людях прожил, и в КПЗ бывал, и в СИЗО, и в зонах. Знаешь примерно, что помогает наладить сотрудничество.

— Знаю, Виктор Семенович, — вздохнул Клык, — и ужас как боюсь. Потому что мальчики у вас очень уж большие и могут меня случайно до смерти поломать. Опять же если я еще сам головой об стену стукнусь, то при таком раскладе про нычку вы ни хрена не узнаете. А кроме того, не очень хорошо у вас перед Черным получится. Вдруг ему кто-то расскажет, как и что было? Или у вас на все страховка есть?

Иванцов хохотнул и сказал:

— Значит, тебе хочется, чтоб я с тобой поторговался? А что, может, мне и впрямь продать тебя Черному? Он за тебя, пожалуй, лимонов тридцать выложит. Деревянных, конечно, больше ты не стоишь. Он ведь не за тебя будет платить, а за удовольствие. Мне говорили, что за тот «дипломат» из поезда он своего собственного курьера выпотрошил как судака и в речку пустил без глаз и без ушей.