Приговоренные - [10]

– Господи, какая грязь, – Костина привстала, одернула юбку. – Какая мерзость. Слушать разговоры личного характера… Я вас прошу…

– Свою просьбу изложите позже, – сурово покачал головой Девяткин. – Я точно знаю, что вы стояли в десяти шагах от кондитерской. Прямо над вами горел уличный фонарь, и вы все видели. Наверняка хорошо запомнили внешность мужчин, ведь так?

Костина кивнула головой.

– Тогда мы сейчас спустимся на этаж, и при помощи наших специалистов вы составите композиционный портрет нападавших. Ну, фоторобот, что-то вроде рисунка. Сможете это сделать?

– У меня хорошая зрительная память. И еще я позвоню мужу, прямо сейчас. История с этим депутатским запросом – чистое недоразумение. Только… Ну, услуга за услугу, договорились?

– Ох, ой! – Хрипловатый женский голос стих, а спустя минуту снова начал: – Ох, мамочка…

Джейн Майси лежала то ли на топчане, сбитом из досок, то ли на койке, где вместо матраса деревянный настил. Поверх настила постелили зимнее пальто с каракулевым воротником, изъеденным молью. Вместо подушки скатанная брезентовая роба, провонявшая соляркой. На запястье левой руки не было часов, а на шее – золотой цепочки с медальоном в форме сердечка. Медальон открывался, внутри была фотография шестилетней дочери Кристины.

– О господи! – сказала из темноты женщина и надолго замолчала.

Джейн помнила все обстоятельства своего похищения, помнила машину, в которую ее пересадили, помнила и женщину, занимавшую переднее сиденье, которую на ходу вытолкнули из машины. Но самое страшное – как иголка шприца вошла в предплечье и Джейн вздрогнула от боли.

Неожиданно раздался звонок – громкий, дребезжащий. Над дверью вспыхнула лампа.

– Проснулась? – спросила женщина. – И я тоже. Эх, снился мне… Сын снился. Кипятку хочешь?

Джейн села на своем топчане, огляделась по сторонам. В дальнем темном углу кособокий стол. На нем электрическая плитка, алюминиевый чайник с помятыми боками. Еще банка горчицы и полбуханки хлеба. Окон в помещении нет, стены сырые, на потолке проступили ржавые разводы от протечек и пятна плесени. В углу у двери за дощатой перегородкой унитаз, рядом железная раковина. На полу корыто, в таких когда-то давно купали младенцев.

Джейн перевела взгляд на соседку по комнате. Сколько же ей лет? Сразу не скажешь. Не меньше двадцати, но не больше восьмидесяти. Где-то в этих пределах. Лицо серое, отечное, каштановые с проседью волосы коротко подстрижены. Роста женщина невысокого, плечи широкие, руки жилистые, сильные. Под глазом – овал синяка. Вместо ночной рубашки – майка без рукавов и короткие мужские подштанники, подпоясанные веревкой. Хозяйка комнаты перехватила взгляд Джейн и заговорила:

– Меня вообще-то Викой зовут. Полное имя Виктория. Ну, тут меня Королевой Викторией называют. Говорят, очень похожа. Ну, я не возражаю против королевы. Как думаешь, похожа? – Она повертела головой и горько вздохнула. – Только короны не выдают… Чего смотришь? Садись, поговорим. У меня смена в кочегарке только через час начинается. Вернусь поздно. И сразу спать.

Джейн подсела к столу, плеснула кипятка во вторую кружку, твердо решив выудить хоть какую-то информацию из этой странной женщины. Задавать много наводящих вопросов не потребовалось. Виктория охотно рассказала, что знала. Сюда она попала случайно. Единственный сын работал заместителем управляющего небольшого коммерческого банка. То ли ее Юра подписал платежный документ, который не имел права подписывать, то ли подписал правильный документ, но деньги ушли не туда, куда их направили, и потерялись, то ли деньги эти не простые, а бандитские. Как бы там ни было, однажды к ним домой пришли серьезные парни, приставили к голове сына пистолет и велели написать несколько документов – дарственную на квартиру, на загородный дом, на две новые машины. Они забрали деньги сына и его документы, Юру отделали так, что он теперь не может без посторонней помощи подняться со стула. И еще плохо говорит. Из близких родственников помнит имя тетки и матери. Серьезные мальчики сказали Виктории, что деньги, ценности и недвижимость, изъятые у Юры, не покроют всех убытков, которые они понесли, и ей придется отработать оставшийся долг за сына, поскольку он теперь к физической деятельности непригоден.

Викторию привезли сюда, выдали рабочую одежду и объяснили, что ее задача – двенадцать часов в день проводить в бойлерной, кидать в печку уголек, чтобы вода всегда была горячей, следить за температурой котла и выполнять еще кое-какую работенку.

Наверху баня для больших людей. Говорят, сюда париться даже министр иностранных дел приезжал. Викторию сразу предупредили: будут жалобы от клиентов, что вода не горячая, пусть обижается только на себя. Наказание за провинность будет жестокое, но справедливое, поэтому она старается изо всех сил. Когда ее засунули сюда, была ранняя весна. И сейчас, говорят, тоже весна. Только вот какая по счету?

Она доела кусок хлеба и спросила, за какие провинности тут оказалась Джейн. Выслушав ее историю, закурила папироску, долго о чем-то думала и сделала свой вывод.

– Значит, ты тут вроде ни за что припухаешь. Ладно, подождем, когда внесут ясность… Они разберутся, в чем твоя вина. Но я так смекаю: пришла моя очередь на волю выходить, а ты уголек кидать станешь. Я, видно, свое уже отмотала, вот они тебя и похитили.