Приговоренные ко тьме - [83]

— И кого же в этом поединке вы хотели бы видеть победителем? — все тем же ворчливым тоном осведомился Адальберт.

— Вас, дорогой граф! Вас!

Эпизод 22. 1658-й год с даты основания Рима, 18-й год правления базилевса Льва Мудрого, 4-й год правления императора Запада Людовика Прованского (июль 904 года от Рождества Христова)

В течение следующих двух месяцев глава христианского мира, должный по званию и чину своему быть главным радетелем мира в Европе, в своих посланиях во дворы Арля и Вероны, Лукки и Сполето, словно языческий шаман, разжигал дотоле почти угасший костер войны. Гонцы спускались с Ватиканского холма на главные италийские дороги почти ежедневно, везя с собой письма Сергия, полные коварной лести, щедрых посулов, скрытых угроз и прямых науськиваний. Одновременно с этим в покоях папы шел непрерывный торг Сергия с Адальбертом и Альберихом, с одним о плате за участие в войне, с другим о плате за сохранение нейтралитета, причем обоим папа туманно намекал на свое благоволение в случае, если трон короля Италии вдруг окажется вакантным. В итоге стороны пришли к соглашению, что за отведенные им папой роли платой будут земли побежденной стороны, то есть земли либо Фриульского маркграфства, либо земли Лангобардии. По всем расчетам выходило, что и границы папских владений должны были существенно расшириться. Что при этом останется итальянскому королю, оставалось только гадать.

Между тем яд, пропитавшийся в чернилах папских писем, потихоньку начал давать себя знать. Бургундский двор, грезя реваншем, возбудился первым, и на балконах дворца в Арле все яснее слышались воинственные нотки в голосах тамошних рыцарей. Людовик, конечно, чувствовал легкую неловкость от того, что он, бросая вызов Беренгарию, переступал, тем самым, через слова собственной клятвы. В ту же секунду он, впрочем, успокаивал себя тем, что сам папа того требует от него, поскольку «иначе не имеет ни земного, ни небесного права управлять Империей франков тот, кто, будучи помазан миром на владение, по малодушию своему от оного дара Господа уклоняется». Его двор и вовсе был свободен в своих действиях, и с воодушевлением начал приготовления к будущему возмездию. Дополнительный оптимизм сборам придавали сообщения о готовности Адальберта Тосканского со своими вассалами выступить в поддержку бургундскому войску.

Что до Беренгария, то он с брезгливой миной выслушивал письма к нему от Сергия, пытаясь понять мотив и последствия этих писем. Вскоре ему стало понятно, что на помощь Сполето он рассчитывать не может, Альберих в ответ на королевское письмо сослался на выписанный ему папой строжайший запрет под страхом отлучения участвовать в предстоящем конфликте. Ответ Альбериха расстроил Беренгария, но еще больше короля расстроили и встревожили сообщения его послов о том, что его недавние союзники венгры также отказались прийти ему на помощь, будучи занятыми войнами в баварских землях и в Моравии, доживающей благодаря стараниям венгерских дьюл свои последние дни.

Эти новости стали известны и Людовику, получившему их от гонца коменданта Павии, изворотливого старца Сигифреда, флюгером работавшего все эти годы на обе стороны и, к удивлению многих, сохранивший свой пост после победы Беренгария. Для Людовика весть об отказе венгров в помощи фриульцу стала решающим доводом к немедленному выступлению — его войско вместе с корпусом Адальберта составляло около шести тысяч человек, тогда как Беренгарий мог в лучшем случае собрать не более тысячи воинов.

В мае 904 года Людовик перешел Альпы, и клятвопреступление свершилось — спустя три года после событий на реке Адидже он вновь вошел на земли Италии. Сторонники Беренгария уклонились от серьезных столкновений с бургундцами. Так, предавший Людовика в его первом походе маркграф Адальберт Иврейский, променявший свою клятву сюзерену на сутулые плечи дочери Беренгария Гизелы, почел за лучшее укрыться от бургундцев в Турине и грустно наблюдать за расхищением своих владений. Граф Гуго Миланский последовал примеру своего соседа, избрав своим последним защитным рубежом замок Монферато. Людовик отказался от заманчивой идеи разобраться со своими противниками, резонно полагая, что лучше поберечь свои силы для победы над главным врагом.

Тем не менее, Людовик по пути своего следования не мог не оставлять в захваченных городах Лангобардии и Ивреи свои гарнизоны, утверждая там свою власть. В частности, полторы сотни рыцарей во главе с юным Гуго Арльским ему пришлось оставить в Милане, еще две сотни воинов потребовала себе Павия, ворота которой 4 июня услужливо распахнул перед ним двуличный граф Сигифред.

Здесь, в Павии, Людовик пробыл две недели, вновь обживаясь в королевском дворце и дожидаясь прихода тосканских войск. Адальберт со своим отрядом подошел в двадцатых числах июня. Несколько дней прошло в обильных застольях по случаю встречи двух родственников, снова объединенных единой великой целью. Людовик вновь, как и в прошлый раз, угощал своего союзника рыцарскими турнирами, а тот в ответ потчевал бургундца всеми остальными материальными и духовными благами. Время не изменило Людовика, он по-прежнему оставался жутким скрягой. К тому же его будоражили завистливые воспоминания о праздных днях, проведенных им почти четыре года назад в Лукке, а потому он без зазрения совести вновь, как и в первом походе, заставил Адальберта нести все расходы по содержанию армии, обещая впоследствии все вернуть с процентами.