Приговоренные ко тьме - [34]

— Вы имеете в виду Гизелу? — усмехнулась Теодора.

— Да к черту Гизелу, говорят, она ни рыба ни мясо. Я говорю о вас!

Теодора невозмутимо продолжила:

— Отправьте со мной десяток своих слуг с парой-тройкой крепких повозок. В Риме я передам вам нечто, что поможет вам в вашем противостоянии с бургундцами, а также людей, умеющих с этим управляться. Как вы думаете, сколько времени займут у Людовика приготовления к походу?

— Если верны ваши слова, обольстительная Теодора, что император прежде наведается в Павию, то к Вероне его следует ждать не ранее чем через три недели.

— Надеюсь, мы успеем. Отправляйтесь со своими людьми к Вероне и постарайтесь все время держаться в тылу у Людовика. Возле Равенны дождитесь моего обоза из Рима. Уверяю вас, содержимое обоза порадует вас и устрашит врагов.

Мароция, во время разговора попеременно переводившая взгляд со своей матери на Альбериха и обратно, сердито нахмурила брови и изрекла:

— Там же будет мой папа!

Возникло неловкое молчание.

— Да, действительно. Ваша дочь не по годам разумна, Теодора. Теофилакта лучше всего удалить из войска Людовика. К тому же одним добротным мечом у бургундцев, таким образом, станет меньше.

Теодора задумалась.

— Пожалуй, я смогу составить письмо из Рима, возможно от самого папы, с приказом Теофилакту явиться в Рим по причине…

— Мятежа, Теодора!

— По причине вспыхнувшего или грозящего вспыхнуть в Риме мятежа. Чудесно, Альберих! На том и остановимся.

— Я полагаю, соблазнительная Теодора, что результат нашего разговора заслуживает доброго вина. Эй, слуги! Вина!

— Какого, синьор? — из темноты зала выдвинулся совершенно незаметный до сей поры мажордом.

— А знаете что, Теодора? Я сейчас вас удивлю, — Альберих подмигнул гречанке, — моя коллекция вин недавно пополнилась несколькими бочонками, присланными мне моей дряхлой возлюбленной, сестрой Евдокией, которую еще так недавно все величали герцогиней Агельтрудой.

Брови Теодоры удивленно взлетели вверх.

— Вот как! Она еще жива? И вы, — Теодора зашлась в смехе, — даже ее успели внести в список своих наложниц?

— Да! Да! Признаться, это было не самое лучшее мое любовное приключение, но, бесспорно, я никогда не держал в своих объятиях более знатной особы.

— Завидую ей и вам, — съехидничала Теодора.

— Это произошло перед самым пострижением Агельтруды. Вообще-то я обещал ее навещать, но вот как-то…

— До сих пор не удосужились.

— Именно так.

— И что она? Пишет вам письма и шлет подарки?

— Сначала были письма. Слуга, читая их, весь проникался жалостью к истерзанной душе сестры Едвокии. Она называла меня своей последней любовью и лучом света на закате ее жизни. Никогда не думал, что железная герцогиня способна на такое.

— Женщины хотят быть любимыми в любом возрасте, Альберих.

— По-видимому, не всегда. Очень скоро тон ее писем сменился на продьявольский. Она проклинала меня и мое будущее потомство, и мне по совету моего капеллана пришлось ходить на службу в местную церковь, чтобы ее проклятия не подействовали. Затем, правда, опять в письмах заструилась фимиамом нежность, а теперь вот, кстати, и подарок прислала, сделанный, как она пишет, ее собственными руками. Хотел бы я посмотреть на герцогиню, давящую виноград! По всему видно, что у Агельтруды возникли проблемы с головой.

Теодора внимательно посмотрела на Альбериха.

— Вы уже пили это вино, Альберих?

— Нет, но собирался.

— Очень хорошо, Заставьте одного из своих слуг прежде отведать его.

— Вы думаете…

— Я думаю, что мой друг Альберих гораздо наивнее, чем кажется, и меньше знает женщин, чем он полагает. Уж не взыщите, мой друг, но ведь известны слухи, что проблемы со здоровьем у Арнульфа Каринтийского начались после того, как он получил от Агельтруды и, кстати, тоже в подарок, бочонок с вином. Правда, говорят, свита Арнульфа также пила это вино и ничего с ними не случилось.

— Дым из преисподней, а ведь вы правы, Теодора! Оса, даже будучи придавленной, порой все свои последние усилия направляет на выпуск своего жала! И я единственный, кому она может отомстить за все свои злоключения! Слуги!

Вновь в зале появился мажордом.

— Любезный Донато, пригласи сюда какого-нибудь раба поплоше да поленивее, и пусть отведает вино, которое мне было на днях прислано из монастыря Коразмус.

Мажордом поклонился. Спустя несколько минут в залу зашел изможденного вида мужчина лет сорока.

— Доброго дня, дружище, — фамильярно начал Альберих. В своей сеньории он менее всего заботился о соблюдении церемониальных обрядов и субординаций, — за твое усердие твой хозяин решил угостить тебя благородным вином, которое ты никогда в своей жизни еще не пробовал и вряд ли когда-нибудь попробуешь. Оно вызывает у меня некоторые сомнения, но ты своей утробой поможешь мне их разрешить.

Узнав о предстоящей ему почетной миссии, раб задрожал, но, повинуясь, пепельно-серыми губами начал шумно глотать вино. Осушив чару, раб начал внимательно прислушиваться к своему организму. Ничего не происходило. Альберих нетерпеливым жестом приказал рабу и мажордому исчезнуть.

— Это еще пока ничего не доказывает, Альберих. Понаблюдайте за ним не менее пяти дней, — сказала Теодора.