Приговорен к расстрелу - [69]

Запомнилась работа на Сиднейской олимпиаде 2000 года. Это было событие национальной важности не только потому, что австралийцы по традиции преуспевают в спорте и любят его, но и потому что они действительно хотели сделать сиднейскую олимпиаду одной из самых успешных из всех, когда-либо имевших место. Тысячи добровольцев жертвовали своим временем, помогая проведению различных мероприятий и сопровождая туристов. Частично благодаря этому, она оказалась лучше организованной по сравнению с хорошо мне запомнившейся Мюнхенской, и прошла без терактов, хотя их опасались. Я переводил на пресс-конференциях и церемониях награждения российских медалистов. Поражало, сколько спортсменов российского происхождения выступают за другие страны. Александр Попов жил и тренировался в Австралии, хотя выступал за Россию. Среди многих замечательных выступлений запомнилось выступление Алины Кабаевой, получившей «только» бронзу из-за случайной ошибки. Но она все равно была фавориткой зрителей. По слухам, она метит теперь попасть в Голливуд.

В годы перестройки интерес к происходящему в России был огромным и тематика конференций и встреч, где мне довелось переводить, самой разнообразной, буквально, от космоса до косметики.

К сожалению, нужно признать, что экономический спад, сокращение российского научного и военного потенциала неизбежно привели к потере интереса к России, к русской науке и языку. Число курсов русского языка в университетах Австралии, Америки и Европы сократилось. Да и на международных конференциях реже звучит русский язык. Многие из актуальных для России конференций посвящены теперь таким проблемам, как сокращение нищеты и борьба со СПИДом.

Увы, война в Чечне, рост преступности, коррупция и обнищание большей части населения, не получившего обещанных благ после смены власти, — всё это подорвало веру многих людей на Западе в положительные преобразования в России. Хотя русские иммигранты в Австралии пытаются стимулировать интерес к русскому языку и культуре среди австралийцев, нужны значимые перемены к лучшему в самой России и восстановление ее авторитета в мире, чтобы эти попытки стали более успешными.

ЛЕКАРСТВО ОТ НОСТАЛЬГИИ

В 1990 году я впервые въехал в Россию после почти тридцатилетней эмиграции.

Эта первая поездка была, наверное, самой драматичной. За год до этого мне отказали в визе вообще, без объяснений, хотя у меня было официальное приглашение на научную конференцию. Я рассчитывал посетить Россию без осложнений, до того как начнется возможный откат реформ. Хотелось повидаться с семьей, с матерью, прежде чем, быть может, опять захлопнется дверь. Я много переводил в те годы для австралийского МИДа, и дипломаты заверяли, что в то время мне не грозила никакая реальная опасность.

Но друзья волновались. Одна знакомая пара, увлекавшаяся всякими учениями «нью эйдж», принесла в аэропорт в Сиднее охранный амулет — кольцо в виде скарабея. Уже в самолете я открыл приложенную записку: в ней описывались тайные силы амулета, включая способность противостоять боли при пытках и отводить пулю при расстреле! Я сунул эту записку куда-то в сумку и забыл о ней.

Перед отъездом я принял все необходимые меры предосторожности: в Москве меня должны были встретить не только племянник, капитан милиции, но и съемочная телевизионная группа из США, которая должна была взять у меня интервью. Несколько друзей в Америке и в других странах ждали от меня весточки вскоре после прибытия, пообещав в случае задержки начать бить тревогу. Я был тогда членом Международной Ассоциации Журналистов и мог рассчитывать на ее поддержку. О моем приезде знало и посольство Австралии в Москве.

Я вспомнил о записке в моей сумке только после того, как был задержан КГБ в Шереметьево сразу после прилета. Так как гэбисты заявили сначала, что мой багаж потерян, я начал подозревать, что меня намереваются задержать по какому-то ложному поводу. Найдут эту глупую записку да еще и подложат какой-нибудь наркотик!

Меня держали в изоляции в специальной гостинице рядом с Шереметьево, без права связи с внешним миром. Офицер, арестовавший меня, сказал, что наутро «приедет следственная группа, которая меня допросит». В конце концов, багаж вернули. И наутро меня выпустили, без всякого объяснения.

Я все-таки добрался до Новосибирска и там сумел повидаться со своими родственниками. На въезд в Томск нужно было получить разрешение с подписью министра внутренних дел Бакатина, на что могло уйти несколько дней. Гэбисты постоянно наблюдали за мной. Они даже предложили отвести меня в Томск на своей машине и с сопровождением, но я от этой любезности отказался, сказав, что поеду только после получения официального разрешения. Мать тогда сама приехала из Томска на встречу со мной.

После первоначальных объятий и слез она осторожно спросила: «А как ты смог получить разрешение на въезд и от кого?» Напуганная годами «бесед» с КГБ, она уже ничему и никому не верила. Еще раньше, когда я собирался приехать на конференцию в 1989 году, я позвонил Кате, попросив ее спросить у матери, что она думает о моем возможном приезде. Мать сказала просто: он приедет сюда на верную смерть.