Приговорен к расстрелу - [39]

Я почувствовал себя разбитым и униженным.

«Меня зовут Петр Егорович Патрушев, я родился в городе Колпашево, Томской области Советского Союза».

Офицер усмехнулся с удовлетворением.

«Это уже лучше».

И допросы продолжились.

На протяжении трех месяцев я снова проживал моё прошлое, вспоминая давно забытые детали своей жизни. Пытался вспомнить, что говорил в последний раз, когда мне задавали тот же вопрос в Эрзуруме.

Через некоторое время у меня вновь возникло отчетливое чувство, что турки заполняют пробелы в моей истории, отвечая на вопросы, задаваемые кем-то еще, сверху. Ненависти ко мне, которую я чувствовал иногда в Эрзуруме, здесь не было. Эти люди просто делали свою работу.

Спасибо Кемалю за то, что он предупредил меня. Не знаю, смог бы я без этого пережить новый раунд допросов, не совершив какой-нибудь глупости.

На веранде моего А-образного домика в Каранде, в тропиках на севере Австралии

С сестрой Катей в отеле в Нью Дели. Об этой «тайной» встрече КГБ оказался прекрасно осведомленным

Письмо о «реабилитации»

Письмо от главы грузинского КГБ, уведомляющее о том, что мое «дело» сгорело вместе с архивами

Работа переводчиком на одной из конференций, организованных в конце 80-х годов институтом Эсален

Андрей Сахаров оказался скромным, деликатным человеком…

В рабочем кабинете в 1989 г. накануне первой поездки в Россию после моей реабилитации

Первая после снятия смертного приговора поездка в Россию

Я с сестрой Катей, братом Володей и мамой Мариной Васильевной во время визита в Сибирь в 1990 г.

Встреча с семьей в Томске. Слева направо — племянник Борис, племянница Люда, ее дочь Ксения, я и сестра Катя

Перед входом в Томскую психиатрическую больницу из которой я сбежал тридцать лет назад

Статьи обо мне в российских газетах после поражения путчистов

В институте Эсален в Калифорнии

Подготовка к конференции, посвященной психоаналитику Фрейду, на которую приехал в Австралию д-р Белкин

Во время визита российского премьера Николая Рыжкова и его супруги в Австралию в 1990 г.

Я с конфликтологом Хеленой Корнелиус в Новгороде

Демонстрация австралийских аборигенов в защиту их прав на владение племенными землями в Сиднее

Работа переводчиком во время операции на открытом сердце в Стенфордском университете. В центре — доктор Александр Вишневский

На конференции, посвященной дельфинам, в Австралии, с Игорем Чарковским — основателем системы водных родов

С братом Володей во время второй поездки в Россию, в 1991 г.

С Министром по делам иммиграции и этнических меньшинств Ником Болкусом во время пресс-конференции в 1995 г.

Жена Алиса и сын Андрей

Мы с сыном в заливе, на берегу которого живем

С годами, судьба автора все теснее срасталась с Австралией

Вся семья в сборе

Бангкок, конференция АТЭС 2003, в которой принимал участие Президент Владимир Путин. Я (крайний справа) с группой коллег-синхронистов

С сыном Андреем в Москве во время поездки в 2004 г.

Впервые за многие месяцы меня вывели на прогулку. Сопровождающим был солдат с винтовкой, небрежно висевшей на плече. Высокий забор окружал комплекс зданий. Подумал о побеге и тотчас же отбросил эту мысль. Куда я пойду? И как знать, найду ли лучший прием где-либо еще, даже если удастся попасть на корабль в Стамбуле или сесть на поезд, идущий во Францию? Я был одет в форму турецкого солдата без знаков различия. Далеко ли можно уйти в таком одеянии, с моим акцентом и без денег? Временами, я почти забывал, что нахожусь в тюрьме, да еще и в одиночке. С удовольствием поедал большие сочные плоды инжира в саду, куда меня водили на прогулки. К удивлению, никто их здесь не рвал. Для меня же эти плоды были редким деликатесом, который обещал нетронутые богатства в мире за забором.

Но что меня еще больше увлекало, так это предоставленная мне библиотечка эмигрантских книг и журналов на русском языке. Казалось, турки решили очистить меня от всех остаточных привязанностей к социалистическим идеалам.

Среди литературы выделялась книга Милована Джиласа «Новый класс», описание коррупции правящей коммунистической элиты. У меня были проблески видения этой коррупции, но теперь я глубже понял ее всепроникающий характер и неизбежность. Мы выросли в неравенстве. Еще будучи мальчишкой, я носил бидон молока от нашей коровы на государственный сдаточный пункт, где тщательно измеряли его жирность, чтобы убедиться в том, что мы его не разбавили. Другой бидон тащил через дорогу, где офицерская жена, сверкающая импортной ночной сорочкой и пахнущая духами, брезгливо кривила лицо, принимая бидон из моих чумазых рук.

Однако книгой, которая действительно врезалась в мое сознание, стала «1984» Джорджа Оруэлла. Она обнажала всю философию тоталитарного режима. Большевики использовали недовольство масс, чтобы свалить прежнюю власть, а затем развязали репрессии, на фоне которых царская Россия приобретала вполне благопристойный вид.

Запомнились мне и такие эмигрантские журналы, как «Грани», дававшие яркое описание лагерной жизни в моей родной Сибири. Эти статьи — предшественники книг Солженицына о Гулаге — убеждали, что тюремная жизнь вовсе не была отклонением или случайным явлением. Она являлась гигантской системой подавления всего, что стояло на пути к власти новых мастодонтов — безграмотных, но сильных демагогов, которые пытались править страной после революции. Сцены невообразимой жестокости, подобные той, когда женщин везли на Дальний Восток в вагонах для скота, в тесноте, голоде, холоде, без элементарной гигиены, били и унижали — наполняли гневом за поруганное человеческое достоинство.