Приговор народа - [9]

В отличие от Пятакова Радек, журналист по профессии, писал в газетах, журналах изо дня в день. Изо дня в день в течение долгах лет он распинался в своей верности партии и советской власти, изощрялся в патетике блудословия.

Как, должно быть, хихикал в кулак этот иезуит, этот плюгавенький ханжа с театрально-деланной внешностью а ля Онегин, когда пускал: в ход свою словесную пиротехнику и браво фехтовал на газетной сцене бутафорским картонным мечом!

Гнусная, проституированная душонка, заплеванная и загаженная отбросами империалистических кухонь, пропитанная вонью дипломатических кулис, — эта кокотка мужского пола имела еще наглость поучать советских журналистов и писателей высокой морали и классовой выдержанности. Сколько миллионов фальшивых слов изрек этот субъект, сколько раз изобличал продажных буржуазных журналистов! Сколько фальшивых славословий позволял себе этот предатель — гнуснейший из гнусных — и припадал поцелуем своих растрепанных губ гулящей девки. Не успевали просохнуть на его статьях чернила, как Радек бегал на дипломатические приемы в иностранные посольства и нес там вторую, всамделишную службу у империалистских господ, шушукался, как бы вернее погубить ту самую социалистическую демократию, которую он за час: до того восхвалял.

И если, потрясенный всем этим, вы в изумлении останавливаетесь и спрашиваете себя, как возможно такое двуличие, как возможна такая глубина нравственного падения, то Достоевский устами Смердякова отвечает вам:

«— Притвориться-с… совсем не трудно опытному человеку».

У Радека ли не было опыта!

В моем родном городе в довоенные годы был забулдыга-пьяница журналист, который корреспондировал одновременно и в левобуржуазные, и в кадетские, и в черносотенные газеты. Когда его спрашивали, как это возможно, он заплетающимся пьяным языком отвечал:

— В кадетскую «Речь» я пишу для денег… Надо выпить-закусить и детишкам на молочишко. А в «Русское знамя» и «Земщину» — для души…

Но и в наше время еще не вся смердяковщина выведена. Ютится она по грязным закоулкам и щелям. Нет сомнения, что наша советская общественность и новый руководитель Наркомвнудела тов. Ежов вытащат ее оттуда за ноги.

Другой «образец» смердяковского совместительства — Сокольников. Партия и страна ему доверили ответственнейший дальневосточный участок нашей дипломатической работы, посадили на пост заместителя наркоминдела. Сокольников от имени советского правительства ведет переговоры с представителем соседней державы, формулирует точку зрения СССР по важнейшим государственным вопросам, а когда официальная часть беседы закончена и переводчики выходят из кабинета, Сокольников переходит к неофициальной части и, гостеприимно провожая иностранца к дверям, ведет уже иные переговоры, «для души», по поручению Троцкого, которому действительно служит верой и правдой.

Уместно вспомнить напечатанную в феврале 1922 года в «Экономической жизни» беседу с Сокольниковым, бывшим, тогда замнаркомфином.

«— Нужно, — говорил Сокольников, — развить систему смешанных акционерных обществ, превратив тресты из чисто государственных учреждений в частнохозяйственные предприятия, работающие при участии иностранных капиталов…»

Уже в этом высказывании Сокольникова, 15 лет назад, мы находим в зародыше программу реставрации капитализма, программу закабаления СССР иностранному капиталу… На XIV партийном съезде, в конце 1925 года, Сокольников, выступил с планом дауэсизации нашей страны. Он явился первым виновником дефицита в области валюты. Именно он провел закупку за границей готовых предметов на несколько десятков миллионов рублей, на сумму, вдвое превышающую ту, которая была затрачена на ввоз оборудования. Он явился автором так называемой золотой интервенции, на которой Союз потерял несколько миллионов золота. Обо всех этих горьких истинах напомнили Сокольникову на дискуссии в Комакадемии в 1926 году.

Не один Сокольников, но и все троцкисты, в первую очередь Пятаков, Радек, Серебряков и Мурадов, в течение долгих лет вели борьбу против партии, причиняли вред стране и народу, проповедовали потухающую кривую развития народного хозяйства, раболепно преклонялись перед капитализмом и вовсе не верили в силы рабочего класса. Их лозунгом были слова Троцкого на пленуме ЦК партии в 1927 году: «Мировому рынку мы подчинены, от мирового рынка мы оторваться не можем. С мировым рынком мы связаны своим прошлым, и мировому рынку, прежде всего в смысле его контроля над темпом нашего развития, мы подчинены».

Эта карта оказалась битой. Хваленый мировой рынок вступил в длительный, четырехлетний кризис, а темпы нашего развития были и продолжают быть сказочно огромными. Ни один из прогнозов Троцкого не оправдался. Осталась изолированная ничтожная кучка интриганов, не имеющих никаких корней ев народе, осталось дикое озлобление политических авантюристов, растущее чем дальше, тем все больше.

На пораженческих позициях Троцкий и его банда стояли еще в 1927 году, в момент нависшей над страной военной угрозы. Со свойственным Троцкому пустозвонным фразерством он выдвинул «тезис Клемансо». Главарь бандитской шайки Троцкий заявил тогда, что, подобно французскому буржуазному политику Клемансо, он не остановится в борьбе с руководством партии даже в том случае, если враг будет стоять в нескольких десятках километров от столицы.