Приговор - [350]
— Ты чего вдруг замолчал?
— Обход.
— Да он ведь давно уже убрался. Так о чём тебя расспрашивал начальник зоны?
Этот человек тоже заключённый. Его ощущения, мысли, привычки, окружение, время — втиснуты в узкие рамки. Симпэй Коно всё время размышляет. Размышляет и пытается докопаться до сути. Но у него слишком мало материала для размышлений, поэтому ему ничего не остаётся, как расширять имеющиеся у него скудные данные за счёт собственного воображения, в этом он похож на привидение, существующее за счёт мыслительной энергии.
— Ну скажи! Чего тебе стоит? Не такой уж секрет, небось.
Такэо вдруг развеселился. До чего же ему надоело быть заключённым! Им вдруг овладело желание пренебречь запретом и разом покончить со всеми тайнами, выплеснуть их, как гущу, скопившуюся на дне сосуда. Но если уж говорить, то пусть его слышат все — и Андо, и Какиути, и Тамэдзиро!
— А что с Малышом?
— Он в карцере. И говнюк Тамэ там же.
— А, вот почему так тихо! Ха-ха-ха… — Он попытался засмеяться, как Андо, но, наверное, получилось не очень похоже, во всяком случае, из некоторых камер послышались смешки. — Ты знаешь, ведь Карасава покончил с собой. — Ему показалось, что он выдыхает раскалённый воздух.
— Да ты что, глупо так шутить!
— Правда. Мне сказал начальник зоны. Хотел в обмен получить от меня кое-какую информацию.
— Товарищ Карасава не пораженец, чтобы умирать,
— Он ведь исчез вчера рано утром! Неужели ты думаешь, что его увели на допрос в такой час? Даже такой образцовый служака, как наш зонный, на это не способен.
— Ну-у…
— Вчера вместо дневных новостей пускали музыку. Так? И вертолёт прилетал. Наверняка сегодняшняя газета вся в чёрных пятнах.
— Похоже, ты не врёшь… Ну а если врёшь…
— Тогда твоя организация со мной расправится, да? Я не вру. Твой товарищ сделал это вчера утром.
— Вот свинья! Впрочем, всё может быть… Как же это я не заметил?
— И ещё… — Такэо готов был перейти ко второму сообщению, но тут же осёкся. За окном послышались громкие, взволнованные голоса. Новость с чудовищной скоростью распространялась по нулевой зоне. У него заныло под ложечкой. Конечно, весело оказывать неповиновение начальству, но он нарушил данное слово, и теперь его мучили угрызения совести. И зачем надо было открывать доверенную ему тайну? Душа словно распалась на две части: горячая окутывала холодную. Горячая, мгновенно воспламеняясь, подталкивала к безрассудным действиям, холодная, не находя выхода, корчилась в муках и, задавленная тяжестью тревог, тормозила любое движение. Он выругал себя. И что он распсиховался как мальчишка? Тут Коно со стуком захлопнул окно. Разумеется, смерть товарища по партии была для него страшным ударом.
— Ой! — Такэо протёр глаза. Со шкафчика на него смотрели кошечки Эцуко. Откуда они взялись? Вроде бы он сложил все вещи! Ох уж эти кошки, нарочно выскочили откуда-то, чтобы он о них не забыл! Ну, здравствуйте, коли так! Он улыбнулся кошечкам, и ему вспомнилось, как он радовался, получая письма Эцуко, как счастлив был весь этот год, пожалуй, таким счастливым он чувствовал себя только в самом раннем детстве, до того, как у матери со старшим братом испортились отношения. Задравшая хвост Задавака, плакса Нюня, пухлая хохотушка Кока… Как хорошо передаёт характер Эцуко этот рисунок, сделанный небрежными, но подкупающими своей непосредственностью штрихами! За годы своего заключения он встречался и переписывался со многими людьми, но только общение с Эцуко не требовало от него никакого внутреннего напряжения. Да, да, абсолютно никакого. Ей можно было сразу, без всякой подготовки, писать обо всём, что придёт в голову, писать, не притворяясь, не задумываясь о том, какое это на неё произведёт впечатление. Интересно, что после того, как он познакомился с Эцуко, он перестал испытывать неловкость перед матерью. Конечно, мать это мать, он не может относиться к ней так, как к Эцуко, и, когда она пришла к нему в прошлый четверг в чёрном пальто, он увидел в этом недобрый знак. Как же ему всегда хотелось, чтобы она его приласкала! Наверное, именно поэтому он так дулся и капризничал! Теперь он «простил» мать и «любит» её. «Тот, кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь», — сказано в 4-й главе Первого Послания Иоанна. Иногда эти строки приводят его в отчаяние, но в последнее время они скорее необычайно воодушевляют его. «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх». Да, это весеннее настроение, это тепло и душевный покой подарила ему Эцуко. Когда-то он считал любовью то, что было у него с Мино Мияваки. И только познакомившись с Эцуко, понял, как ошибался. Прощай. Большое тебе спасибо за всё. Он аккуратно сложил картинку с кошками и положил её в карман тренировочного костюма. В нём он собирался завтра отправиться в путь.
Ну вот, теперь вроде бы и всё. Он уже готов был нажать на кнопку сигнального устройства, но тут вспомнил о своих соседях. Ему захотелось попрощаться хотя бы с К., к которому он был искренне привязан. Он не спеша четырежды стукнул в стену. Доносившийся из соседней камеры шум текущей из крана воды смолк. К. по утрам всегда стирал.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.