Приговор - [3]

Когда она откинула голову, он заметил в ее васильковых глазах тяжелые, прозрачно блестевшие слезы.

— Глупая,— повторил он.— Ты боялась, они меня скрутят?.. Как бы не так!

9

...Прошли времена, когда она была в курсе всех его дел. Но Солнечный — за ним следила она досконально. Город этот стал для них все равно что родной. В нем работали они после института — он в многотиражке, она в школе. Город был молод, как они сами, хотя — какое там: вчетверо, впятеро моложе!.. Здесь намечалось построить гигантский металлургический комбинат, гигантский прокатный стаи, гигантское водохранилище — все здесь было гигантским — в чертежах, в проектах... И не только в проектах. Со всех концов страны спешили сюда эшелоны с молодыми строителями, с вчерашними школярами, с отслужившими армию демобилизованными в новеньком, сбереженном для гражданки хэбэ и нерастоптанных кирзачах. Здесь закладывали, строили все сразу — корпуса общежитий, палаточные городки, сбитые наскоро из горбыля будки-уборные но краям котлованов, на дне которых в тучах рыжей пыли рычали самосвалы, вгрызались в грунт зубастые экскаваторы. И хотя Федоров, как и любой газетчик, знал, во что обходится чехарда на стройплощадках, сколько миллионов рублей летит дуроломно на ветер, все равно — по размаху и мощи стройка напоминала ему зафиксированные в Библии первые дни творения — в те годы, помимо репортажей и фельетонов, он писал еще и стихи... Он писал стихи, а Татьяна здесь родила Витьку, и когда в отпуск они уезжали в Крым или Гагру, блаженства хватало на неделю, оба томились и скучали от окружающей их мармеладной красоты, чего-то недоставало — шири, простора, напряжения, рабочего многолюдства, запаха пыли, ацетилена, всполохов сварочных огней... Возвращаясь, они отмечали, как отмечают зарубкой рост малыша, сколько этажей прибавилось у дома по соседству, как поднялась неохватная для глаза конструкция заводского цеха, как набухла, округлилась одетая лесами домна, издалека похожая на кактус. Кто думал, что наступит время — и промышленный комплекс примется душить породивший, взлелеявший его город?.. Что зелень деревьев, с трудом выхоженных здесь, начнет чахнуть от ядовитых, выбрасываемых трубами примесей? Что на километры и километры вокруг стенные сурки станут околевать возле своих норок, сложив на брюшке окоченевшие лапки?.. Однажды Федоров приехал в Солнечный, и Курганский, врач, создавший в городе не предусмотренный никакими сметами небольшой бароцентр, показал ему графики и диаграммы, основанные на данных медстатистики. Они ошеломили Федорова. Он любил этот город, охотно и часто писал о его набирающей темпы индустриальной мощи, о его людях, о тысячах тонн чугуна, проката... Но теперь, с привычной дотошностью вникая в причины, разбираясь, кто и в чем виноват, допытываясь, кто, рапортуя о перекрытых планах, втихаря переиначивал утвержденный проект и лишал комбинат фильтрационных установок, Федоров считал в душе и себя причастным к происходящему в Солнечном... Это, должно быть, делало его особенно пристрастным и беспощадным. Что до Татьяны, то и тут она хорошо понимала его.

10

— Гаврилов — молодчага, но его тоже допекают,— сказал Федоров,— и живется ему ох как не просто...— Они стояли в отсеке для выдачи багажа, дожидаясь, когда привезут вещи. Он рад был, что жена пришла его встретить, что и без него продолжала жить его чувствами, мыслями... Он поднес к губам ее руку, между нитяной перчаткой и плащом светилась матовая полоска кожи и в ней было столько хрупкого изящества, что у него, как всегда, стиснуло сердце при ее виде. Но на этот раз в глазах Татьяны но зажглось ответного огня, лицо не просияло — благодарно, смущенно: ну, не смешно ли, в их-то годы?..— Привет тебе от Роберта,— сминая вновь ожившую тревогу, произнес он громким, нарочито бодрым голосом.— У меня в чемодане сувенир для тебя, ты ведь знаешь, он без этого не может... Что-то случилось?— глухо вырвалось у него. Он знал уже, уверен был — что-то случилось...

Она покачала головой. Но прежде, он почувствовал, была пауза, совсем коротенькая, она как будто решалась... И не решилась...

Мысли его ищейками рванулись в разные стороны. Он спросил о Ленке-Ленуше — как она, в порядке?.. А Виктор?.. Татьяна не успела ответить, откуда-то возник и ринулся к ним давний их знакомый Толя Галахов, толстяк, говорун, с красным, сияющим лучезарной улыбкой лицом. Занятый, как обычно, собственными делами, он и сейчас, завидев Федоровых, не утерпел, чтобы не подбежать к ним, и поздороваться, а главное — не рассказать, что он, Толя Галахов, летит но главе туристический группы в Ригу и Таллин, ему повезло... Тут же, впрочем, его уволокли иод руки какие-то броско одетые девицы. Тем временем Татьяна, похоже, совладала с собой. Она с улыбкой — правда, несколько натужливой — слушала, как Федоров снова заговорил, перескакивая от Гаврилова к Роберту, который при встречах — а они иногда встречались — начинал шутливо ухаживать за Таней, галантничал и словно молодел на добрые двадцать лет... Подробности Федоров отложил для дома, а пока припомнил попутно пару московских анекдотов, но спустя три-четыре минуты подкатили тележки с вещами, и, отыскав свой чемодан, Федоров договаривал их по дороге к стоянке такси. Чего никогда не умел он, так это рассказывать анекдоты, выходило не смешно. Татьяна слушала его с вымученной, затверделой улыбкой.