Приглашение на праздничный ужин - [37]

От этого воспоминания Коул содрогнулся. Он принял на себя основной удар. Детей, сидевших на баллонах, раскидало в разные стороны. Они визжали так, что от их радостных воплей у всех людей, находившихся на горе, вероятно, полопались барабанные перепонки.

— Звучит не очень весело.

— Да уж! Но еще хуже стало после того, как меня выследил инструктор, — мрачно признался Коул, маленький парнишка, который от возмущения заикался так, что я едва мог понять его. Он налетал на меня и кричал: «Чтобы ноги вашей здесь больше не было!»

У Анны искрились глаза, кривились губы и смех рвался наружу. Коул растерянно смотрел, как она хохочет.

— Я чувствовал себя чертовски неловко! — с негодованием подытожил он.

— Уж… это… точно! — она смеялась так сильно, что не могла говорить.

— Что? — сердито переспросил Коул.

— Просто… очень смешно! — Анна попыталась сдержать смех. Положив руку ему на плечо, она сказала:

— Я представила, как этот малютка-инструктор ругает тебя на чем свет стоит, а ты, такой крутой, понурившись, стоишь перед ним в черном лыжном костюме.

Коул едва не расхохотался, но могучим усилием воли ему удалось подавить зарождавшийся смех. Схватив Анну за руки, он перевернул ее на спину.

— Тебе смешно, да? — грозно спросил он, опершись на локти.

У нее в глазах стояли слезы, когда ее охватил новый приступ веселья.

— Очень смешно! — подтвердила она.

Помимо происшествия на холме, у Коула были другие причины считать, что день прошел неудачно.

Он не смог ни сосредоточиться на работе, ни дозвониться до Артура Скиллингтона на Гавайях.

Но сейчас, глядя на очаровательную смеющуюся Анну, Коул почувствовал, как исчезают все проблемы. Его губы дрогнули.

— Признайся! — упорствовала она. — Ведь это смешно!

Зародившийся смех вырвался наконец наружу, и Коул оглушительно расхохотался.

Он смеялся от всей души и, обессилев, уткнулся лбом в Анну. Когда они оба успокоились, Коул поднял голову. Легкая улыбка играла на губах Анны, и ее глаза мягко светились, напомнив ему сияние лунного света в ясную зимнюю ночь.

Приподнявшись на локте, он провел пальцем по ее щеке и подбородку.

— Ах, Анна, мне кажется, что я влюбляюсь в тебя.

Эти слова вырвались у него невольно. Ведь ему еще не удалось поговорить с отцом и он не разобрался с ситуацией в «Скиллингтон Ски Шопс». Но Анна так завладела его сердцем, что признание сорвалось с его губ.

Улыбка исчезла с лица Анны. Она нахмурилась и закусила нижнюю губу мелкими белыми зубами.

Молчание, длившееся несколько секунд, показалось Коулу бесконечным. У него замерло сердце. Наконец Анна вздохнула.

— Проклятье!

Коул был опустошен. Его разочарование было так велико, что ему стало трудно дышать.

— Я дам тебе небольшой совет, — произнес он, надеясь, что ему удается скрыть дрожь в голосе. — В следующий раз, когда какой-нибудь мужчина скажет тебе нечто подобное, постарайся найти более гуманный способ разбить ему сердце. — Анна недоуменно моргнула.

— Ты считаешь, что я разбиваю тебе сердце?

Коул тщетно пытался улыбнуться.

— Ты уже разбила его.

— Но я думаю, что тоже влюбляюсь в тебя!

Что-то светлое и обнадеживающее вспыхнуло в его душе, но он не мог позволить себе преисполниться надеждой. Еще рано.

— Тогда почему ты проклинаешь это?

— Потому что мое семейство начнет твердить:

«Мы же тебе говорили!»

Глядя на улыбавшуюся Анну, Коул тоже улыбнулся, и они долго смотрели друг на друга.

Потом он наклонил голову к ее губам. Они пахли мятой и земляникой. Это был сон наяву: мягкие груди, прижатые к его груди, роскошное тело, трепещущее от прикосновений нетерпеливых рук.

Только в эротических фантазиях Коула на Анне не было так много одежды. Он потянулся к пуговицам на ее жакете.

— Что ты делаешь? — слегка задыхаясь, спросила она.

— Раздеваю тебя, — ответил он, расправившись с жакетом и приступая к пуговицам на ее рубашке.

— Но у нас… — у Анны перехватило дыхание, когда его пальцы коснулись ее груди, — у нас заказан столик.

— Ужин подождет, — решительно сказал Коул и, расстегнув на Анне бюстгальтер, обнажил ее груди.

Полуобнаженная, с молочно-белой кожей, свежесть которой подчеркивал черный цвет ее костюма, она казалась ему видением.

Коул приник ртом к розовому соску одной груди и начал нежно целовать его, лаская губами до тех пор, пока он не затвердел. Он наслаждался солоноватым вкусом нежной женской кожи. Анна, вцепившись руками в волосы Коула, удерживала на месте его голову, издавая короткие чувственные стоны.

Наконец он добрался до ее рта, покрыв поцелуями ложбинку между грудями и шею. Губы Анны были полуоткрыты, и она не стала сдерживать чувственное нетерпение своего языка.

Рука Коула незаметно проникла между их прижатыми друг к другу телами и, расстегнув молнию и скользнув под трусики Анны, принялась ласкать ее плоский живот, продвигаясь все ниже. С губ Анны, слившихся с его губами, сорвался стон.

— К-Коул! — вырвалось у нее.

Он поднял голову, чтобы упиться страстью, затуманившей ее глаза и окрасившей щеки ярким румянцем.

— Мы опоздаем на ужин, — с трудом договорила Анна.

Коул озадаченно кивнул головой, потому что его мучил голод иного рода. Как она смотрит на него потемневшими, почти черными глазами!