Приглашение на чай к доктору Борзигу - [2]

Борзиг. С вашего разрешения, я придумал отличную рекламу. Я...

Зёнтген. Вы придумали плохую рекламу. (Медленно.) «Веришь ли ты своим глазам?» Вы считаете, это так хорошо? Кто, между прочим, сочинил в свое время великолепную рекламу пантотала?

Борзиг (цитирует). «Если ты одинок, если тебя мучают заботы, если ты...»

Зёнтген (сердито). Хватит! Замолчите! Это был хороший текст, но я слышал его тысячу раз. Кто его придумал?

Борзиг. Винцент Надольт.

Зёнтген. Надольт? Так звали, по-моему, довольно известного поэта? Не он ли получил когда-то государственную премию?

Борзиг. Да, он. Конечно, ни одна душа не знала, что Надольт сочиняет для нас рекламы.

Зёнтген. А кто сочинил рекламу для синзолина?

Борзиг. Тоже Надольт.

Зёнтген. Хорошая была реклама! Почему же вы не работаете с этим поэтом? Он слишком дорого просит?

Борзиг. Нет, он умер...

Зёнтген. Ах да... правильно, припоминаю. Но разве у нас нет других поэтов?

Борзиг. Я привлек этого молодого человека не только для брошюры о Бехере.

Зёнтген. Ах так? Вы думаете, он может сочинить для нас хорошую рекламу? Он человек стоящий? Я хочу сказать — знаменитый?

Борзиг. В своем кругу он известен, его высоко ценят... и я сам считаю, что у него есть идеи... да, у него есть фантазия (вздохнув), однако боюсь, он не захочет на нас работать. Он... Понимаете, эти люди страшные чудаки. Когда он писал брошюру, я дал ему два месяца сроку, помощника и тысячу марок. Не исключено, что он сделал бы эту работу и за пятьсот. Если я расскажу ему о проколорите, объясню, что это за лекарство и против чего его применяют... ему безусловно придет в голову масса интересных идей, но, если я потом попрошу: сочините мне рекламу — и вы за это получите три тысячи марок... он заупрямится, как осел. У него сразу возникнут подозрения.

Зёнтген. Тогда предложите ему меньше денег (смеется), если от их избытка он становится ослом. Надольт был такой же чудак?

Борзиг. Вначале и он упирался, но потом, когда оказался у меня в руках, сразу понял свою настоящую цену... и тогда стал заламывать такие деньги, каких не запросил бы самый прожженный делец. У этих людей свои странности, но фантазия у них великолепная, нам без них не обойтись... А потом вдруг наступает момент, когда их фантазией овладевают деньги...

Зёнтген. Что касается пантотала, то он все окупил... как будет с проколоритом, покажет время. Мы должны его протолкнуть, Борзиг. (Тихо.) Сами понимаете: все лекарства, которые выпускались при Бехере, все без исключения имели прекрасный сбыт. Проколорит — первое патентованное средство, которое выпущено после того, как я занял директорское кресло... И сразу — провал. Проколорит необходимо протолкнуть, Борзиг. Попытайтесь уломать этого поэта...

Борзиг. Я пригласил его сегодня на чашку чая. Не хотите ли с ним познакомиться?

Зёнтген. Да, меня он интересует... Я... Удивительно, что мы и впрямь нуждаемся в таких людях. Может, лучше нанять его на постоянную работу? Я подумаю на этот счет, не смогу ли я... Конечно, я хочу прежде удостовериться в его способностях.

Борзиг. Значит, вы зайдете ко мне, господин директор?

Зёнтген. Зайду. По-моему, это для нас важно.

Звук зуммера.

Секретарша (по селектору). Разрешите, господин директор?

Зёнтген. Несите.

Входит секретарша. Слышно, как звенит посуда.

Зёнтген. Благодарю.

Борзиг. Благодарю.

Секретарша. Пожалуйста.

Секретарша уходит.

Зёнтген (смеется). Кофе немножко запоздал, но все равно пейте. Хорошо, я сегодня приду к вам. Мы должны протолкнуть проколорит. Борзиг, скажите, вам не кажется, что кривая спроса на нашу продукцию имеет несколько странный вид?

Борзиг. Я... э... я не совсем понимаю...

Зёнтген. Наше лучшее лекарство, разумеется, брамин: это на самом деле хорошее средство от простуды. А как его покупают? Хуже всего... Наше самое скверное лекарство — пантотал, оно... между нами говоря... (Совсем понизив голос.) Ну да мы ведь понимаем друг друга... (Смеется.) А люди просто рвут его из рук...

Борзиг. И для проколорита это плохой прогноз, господин директор.

Зёнтген. Примем меры. Неужели хорошее лекарство нельзя хорошо продать?

Оба громко смеются, приблизив лица к селектору. Потом сцена на минуту пустеет.

Комната на пятом этаже. Окна открыты, и слышен шум вокзала, расположенного напротив. Здесь, наверху, уличный гомон звучит несколько приглушенно, время от времени сквозь него прорывается монотонное бормотанье — голос диктора на вокзале.

Роберт (лежа на кровати в глубине комнаты). Не знаю, чего ты хочешь. Любая другая девушка радовалась бы, если бы ее возлюбленного, жениха, нареченного... называй меня как хочешь... пригласили бы в такой дом. Неужели я должен прозябать в этой комнатушке и получать жалкие гроши за работу, которую лучше меня никто не сделает? Я понимаю, тебе так хотелось в кино и теперь тебе обидно. Но неужели ты всерьез думаешь, что я могу туда не пойти? Могла бы хоть немножко за меня порадоваться.

Франциска (стоя у окна). А сам-то ты разве радуешься? Ты уверен, что так уж надо радоваться их приглашению?

Роберт. Послушай, неужели кто-нибудь на моем месте не пошел бы?

Франциска. Не равняйся на других. Опасно, когда удача сама лезет в руки... Но ты так и не ответил на мой вопрос: ты очень радуешься?