Приёмыши революции - [8]

Анастасия во все глаза смотрела на непостижимого, пугающего и одновременно притягивающего человека. Смысл его слов старательно ускользал от неё, равно как и смысл ответов родителей, вероятно, потому, что в странное, заторможенное состояние её ввергал его взгляд, иногда, совершенно равнодушно, проскальзывающий и по ней, и что-то, исходившее от всей его фигуры. Как кролик перед змеёй. Или ну да, магнетическое влияние вампира на жертву… Тополь или кипарис, всё вертелся в голове тот дурацкий спор. Тополи или кипарисы росли в этом греческом аду? Дурацкая учёба, не тянуло тогда запоминать, хотя мифы, пожалуй, были даже интересны… Но не до таких же деталей…

— Да, — продолжал Никольский, — разве что отдельные наивные элементы могли бы надеяться, что вы могли бы повлиять на условия этого договора, равно как и надеяться свалить вину за унизительность и безысходность его на вас… Однако же, здесь одно «но». Ваши надежды на помощь и гостеприимство германской стороны…

— Не дают вам оснований для новых обвинений в предательстве родины, — вспылил Николай, но Никольский досадливо отмахнулся от его возражений:

— …Так же не имеют ничего общего с реальностью. Подумайте сами, если бы Вильгельм действительно был заинтересован в вас, не были ли вы бы уже в Германии? Или же то, что это до сих пор не так, вы готовы списать исключительно на наше противодействие? Должен вас расстроить, ни один человек не стоит целого вагона с золотом, это так и для нас, и для них. Другое дело, что в высшем обществе не считается приличным говорить о вагонах с золотом вслух и главным образом. И если бы отдельным пунктом Брестского договора был означен ваш выкуп — Вильгельму пришлось бы его рассмотреть и принять по нему решение…

— Почему же вы не сделали этого? Почему не попытались нас продать? — резко спросила Ольга. Мать и отец метнули на неё короткие гневные взгляды, но девушка словно не заметила их. Начало разговора не могло нравиться никому, но его итог, чувствовала она, окажется ещё более скверным, чем всё, что они представляли.

— Я потому и спросил, каким вы представляете наилучшее будущее, на что вы надеетесь. Как вы полагаете, какие силы сейчас на вашей стороне, каковы их намеренья и возможности? Правда в том, что вы не нужны никому. Как вы знаете, Георг V, сперва готовый предоставить вам убежище в Англии, впоследствии взял свои слова назад. Если вы полагаете, что он это сделал под нашим давлением или народных масс Англии, которым достаточно и собственных уже имеющихся нахлебников, то нам весьма лестно такое мнение. Любая держава могла бы принять вас лишь в том случае, если бы надеялась в будущем иметь с этого пользу. То есть — инициировать реставрацию монархии в России, марионеточной, подчиняющейся непосредственно им. Только вот для властных притязаний у них предостаточно собственных принцев и принцесс, благо, находящихся с вами в некоторой степени родства. Для закрепления своих прав они могли бы, конечно, устроить брак ваших детей с кем-нибудь из своих родственников, с кем позволяют приличия, степени родства… Но, думаю, сами понимаете, такой вариант имеет свои слабые стороны. Королевским дворам прекрасно известно о болезни, пришедшей в вашу семью по женской линии, жертвой которой уже стал ваш единственный сын. Любая из ваших дочерей может быть так же носительницей, а это не даёт больших надежд на прочную династию.

Александра поджала губы. Ей было, разумеется, прекрасно известно это… настороженное отношение королевских домов к их ветви. Она только не ожидала, что это уже прекрасно известно и какому-то неизвестному Никольскому без роду без племени.

— Кого-то, конечно, устроил бы и такой расклад — марионеточная династия вымрет своим ходом, но знаете ли, предприимчивым людям долгосрочные проекты менее интересны, лучше уж синица в руках… Поэтому большинству влиятельных королевских и герцогских дворов Европы вы скорее интересны в одном виде — мёртвыми.

Александра побледнела ещё более прежнего, судорожно сжав кулаки. Конечно, будучи достаточно умной женщиной, она уже давно понимала всё то, о чём говорил этот человек, но до последнего момента, иными словами до того момента, как её собственные мысли прозвучали столь равнодушным тоном из уст красного комиссара, она смела надеяться, что её подозрения так и останутся всего лишь тяжёлыми думами, не имеющими реальных последствий. Когда же прозвучали эти слова, с той точностью и пугающей осведомлённостью сказавшего их, бывшая императрица почувствовала прилив гнева. Не на него, что было бы вполне оправдано, скорее на ситуацию в целом, и на родственников, не пожелавших их спасения.

Молчавший во время всего разговора Алексей, ухватившись за рукав отцовской рубашки влажными пальцами, тихо произнёс:

— Папа, это правда?

Николай ничего не ответил, он даже не повернул головы в сторону сына. Казалось, это известие выбило его из колеи, даже более того, словно выбило из него всю жизнь. Спина мужчины была неестественно прямой, лицо бледнее, чем у матери. Не дождавшись ответа, Алексей вновь испуганно посмотрел на говорившего.

— И идеальным вариантом было бы совершить это действо чужими руками. Заодно обвинив большевистское правительство в вашем уничтожении. И, как только силы к новой войне будут готовы, страны-союзники, разумеется, тоже не помогут России, в лучшем случае выдержат нейтралитет.