— Какой ты добрый мальчуган! Счастье, что у нее такой друг. Как тебя зовут, голубчик? Я хочу поближе познакомиться с тобой.
Мальчик покраснел от удовольствия и быстро ответил:
— Меня зовут Филиппом, сударь!
— Филипп, — повторил, как эхо, художник. — Не странно ли!.. А как твоя фамилия?
— О, меня все зовут «Филиппом Туанетты», я никогда не интересовался своей фамилией. Я спрошу сегодня мамочку, есть ли у меня фамилия.
— Туанетта — твоя мать?
— Нет, сударь, она моя няня. Она темнолицая, а я, как видите, белый.
— Ты всегда жил с Туанеттой?
— Всегда, сколько себя помню.
— Стало быть, у тебя нет родителей?
— Родителей? Нет. Не знаю… Я спрошу мамочку!
— Где вы живете?
— Я живу на улице Урсулин, за городом. Мамочка там развела сад и продает цветы. У нас чудный сад! Не придете ли вы посмотреть? Мамочка гордится своим садом и любит показывать его иностранцам!
— Спасибо, обязательно приду, — ответил художник. — Я очень люблю цветы, а еще люблю картины. А ты их тоже любишь?.. — я говорю о картинах… Я думаю, ты мало их видел!
— О, множество! Я их очень люблю. Я видел их в церкви, в витринах и… пробовал рисовать сам, — прибавил Филипп, понизив голос и слегка покраснев.
— Отлично, мой мальчик; я художник. Я рисую картины. Хочешь взглянуть на мои работы?
— Очень, сударь, — если только мамочка позволит… Я отпрошусь у нее и приду завтра же!
— Мне хотелось бы, чтоб ты пришел со своей подругой. Я хочу написать с нее картину. — И художник опять внимательно посмотрел на взволнованное личико девочки, нетерпеливо глядевшей на деньги, мелькавшие у него в руках.
— Пойдешь со мной, Деа? — спросил Филипп.
— Я не могу: я должна еще продать «Эсмеральду», — ответила девочка.
Художник с улыбкой посмотрел на детей.
— Итак, у тебя есть еще «Эсмеральда», а тебя зовут Деа? Где же Гомо, волк?
— Гомо спит; но он не волк, а только волкодав…
В это мгновение Гомо, услыхав свое имя, вышел из-под стола и стал обнюхивать незнакомца, который ласково погладил его по голове. И старый пес, одобрительно помахивая хвостом, вернулся на свое место возле Лилибеля.
«Право, — думал художник с удивлением, — это прелюбопытно! И дитя и собака словно только что сошли со страниц Виктора Гюго!»
В это время Селина за спиной Деи жестами показывала, что скульптор по воску немного помешан на великом французском писателе, и художник понял: бедный, больной человек, — болен и душевно, — с ребенком на руках, который для него и подруга и товарищ.
Поразмыслив, художник ласково сказал:
— Дитя мое, если ты согласишься ходить ко мне в мастерскую, то будешь получать за это плату, а статуэтки твои я буду покупать и впредь. Я не долго задержу тебя, и это будет лучше, чем простаивать целые дни на улице.
— Да, сокровище мое, ты так и сделаешь! — вмешалась Селина. — Ты поняла? Господин художник будет платить тебе, и у тебя будет вдоволь денег для твоего бедного папы!
Деа подумала и нерешительно отвечала:
— Боюсь, что папа́ это не понравится. Я спрошу его, но сейчас я должна идти домой; мне непременно нужно бежать скорей к папа́.
— Деа не может решиться сейчас, — вставил, словно извиняясь за нее, Филипп, — но завтра она, пожалуй, придет. Я постараюсь привести ее, сударь!
— Спасибо. Я живу вон в том большом доме, напротив. Спроси сапожника во дворе, и он покажет тебе дорогу в мастерскую Эйнсворта. — Художник, продолжая разговаривать с Филиппом, протянул пятидолларовую монету Дее.
— О, сударь, я так рада! Я постараюсь прийти; когда папа́ узнает, как вы добры, может быть, он позволит мне пойти. Можно принести и «Эсмеральду»? Вы ее купите?
— Да, я куплю «Эсмеральду», — ответил художник с улыбкой, — Ты найдешь во мне хорошего покупателя, если будешь носить свои статуэтки в мою мастерскую.
— Я приду завтра, приду! — воскликнула девочка решительно. — Теперь, Селина, дайте мне мою корзину. Я побегу скорей к папа́.
— Не волнуйся так, сокровище мое, не волнуйся, — успокаивала ее Селина, протягивая корзину, — и не беги, не то у тебя заболит голова и ты не сможешь приготовить обед для твоего папы.
— Я должна, должна бежать, Селина! — воскликнула Деа. — До свидания, сударь! До свидания, Филипп! — И со счастливой улыбкой она выскочила из-за стойки и побежала по Королевской улице в сопровождении Гомо. Казалось, умная собака понимала состояние своей маленькой хозяйки, потому что была теперь так же резва и подвижна, как раньше — безжизненна и вяла.
— О, сударь, какое вы сделали доброе дело, купив эту фигурку! — благодарила художника Селина, глядя вслед Дее. — Бедное дитя, она так обрадовалась, что не могла устоять на месте и, как видите, побежала к отцу: он еще не завтракал нынче.
— И вчера не ужинал, — добавил Филипп. — Деа очень скрытна, — но я всегда знаю, когда им нечего есть.
— Как? Возможно ли это? Нечего есть! Неужели они так бедны? — воскликнул художник. — И никого нет, кто бы о них позаботился?
— У них нет никого, — ответил Филипп. — Они приехали сюда из Франции, когда Деа была еще малюткой; мать ее вскоре умерла, а отец болен с той самой поры.
— И этой бедной крошке приходится заботиться о нем! — вздохнула Селина. — О, сударь, покупайте почаще у этой маленькой сиротки!
