Приемная мать - [39]

Общее дело и такое разное выражение лиц. На лице Анне — гордый вызов и радость победы. А в чуть рас­косых глазах Лики едва заметная легкая тень ее обыч­ной естественной улыбки. Но почему-то я ясно чувст­вовала, что именно эта едва заметная улыбка лучше всего сплачивала нас. Лики стояла на своем месте, и мы все тоже.

И вдруг ко всеобщему удивлению посреди зала поя­вилась наша Сиймсон. Кто и что привело ее сюда, хотя у нее сегодня должен был быть выходной день — ни­кому не известно. Но она была тут.

Даже у Анне дрогнули ресницы. Но тут же ее взгляд стал еще более вызывающим и упрямым. Атмосфера накалялась, как это всегда бывает перед тем, как раз­разиться грозе.

И тут произошло нечто необычайное. Воспитатель­ница не стала кричать. Она даже не повысила голоса. Наоборот, она говорила тихо, почти шепотом, когда, переходя от стола к столу, время от времени обраща­лась к девочкам с вопросами. Не получая ответа, она слегка качала головой, словно чего-то не понимала и удивлялась. Так она приблизилась к нашему столу и тихо, как это могла бы сделать мать, обеспокоенная отсутствием аппетита у своего ребенка, спросила, обра­щаясь к Марью:

— Марью, почему ты не ешь?

До чего мне было жаль мою маленькую, беспомощ­ную подружку. Она не смогла овладеть собой настолько, чтобы ответить хоть что-нибудь. Я ясно видела, как она старалась, как судорожно глотала и как украдкой потянулась дрожащей ручонкой к ложке. Но едва она успела погрузить ложку в суп, как Сассь быстрым дви­жением толкнула ее под локоть так, что обрызгала их обеих.

— Вытри, — только и сказала воспитательница ти­хим, каким-то очень слабым голосом. Мне показалось, что она больна. Настолько странно она выглядела.

В том же необычном тоне она обратилась и к Весте:

— Почему же ты не кушаешь?

Веста ответила ей как всегда спокойно:

— Говорят, суп сегодня опять пригорел.

Воспитательница подняла брови:

— Говорят? А может быть, и не пригорел. Значит, ты сама в этом не убедилась.

— В этом каждого убеждает его собственный нос, — вставила Анне.

Но воспитательница прервала ее на этот раз тоном, не допускающим возражений:

— Анне Ундла, у  т е б я  я сейчас ничего не спраши­вала. Спокойно дождись своей очереди.

Я заметила, как густо покраснели у Анне лицо и шея, что было для нее совершенно необычным. Воспитательница опять обратилась к Весте:

— Веста Паю, ты мне можешь ответить на один во­прос? Предположим, что кому-то из вашего класса не нравится какой-то предмет, ну, скажем, химия (химию в нашем классе ненавидят все девочки, в особенности Веста). И случилось, что по этому предмету несколько раз подряд получена плохая отметка. Как, по-твоему, быть? Может быть, следует исключить этот предмет из программы, как ты считаешь?

Веста только сощурилась и еще не успела ответить, как опять вмешалась Анне:

— Но это же совсем не то...

— Я уже сказала — подожди своей очереди. Твое мнение я могу прочесть над твоей головой.

И тут же она обратилась ко мне.

— Кадри Ялакас, ты можешь мне сказать, что было у вас на обед вчера?

— Гороховый суп и блинчики с вареньем.

— Вкусные?

— Да...

— А позавчера?

— Картошка, мясной соус, салат из капусты и ком­пот, — вспомнила я.

— Ну и как? Есть можно?

— Да-а. Я... мне...

Я опустила глаза. Не хватало еще, чтобы я призна­лась, что больше всего люблю ягодные кисели и ком­поты. Ведь упомянуть об этом именно сейчас было со­вершенно невозможно.

— А в воскресенье вечером у вас была ватрушка, а днем почти каждая из вас попросила вторую порцию мусса, — продолжала воспитательница. — Интересно, почему тогда вы не выступили с лозунгами и демонстрациями. Думаю, что нашей поварихе, пожилому человеку, у которой от постоянного стояния у плиты опухают ноги, а от кухонного чада развилась астма, было приятно, если бы вы хоть раз, в полном составе, вот как сейчас, пришли в кухню и поблагодарили за вкусную пищу.

В этих словах ни разу не прозвучали обычные для нее насмешливые нотки, а, наоборот, словно бы удив­ление и раздумье...

Вдруг она наклонилась к Сассь:

— Тийна Сассь! — Пожалуй, впервые в жизни Сассь назвали так официально, полным именем. Сассь надула губы еще до того, как воспитательница заговорила с ней. — Скажи, почему ты сама не ешь и другим не разрешаешь? Ведь у тебя обычно прекрасный аппе­тит.

Но прежде чем упрямая Сассь успела что-либо отве­тить, в разговор неожиданно вмешалась Марью.

— А Сассь и не запрещала. Я с а м а не хочу есть. Я вообще никогда не ем молочный суп. И дома не ела.

Ох ты маленький, храбрый друг! Как мужественно ты умеешь сдерживать слезы, хотя они вот-вот готовы затопить тебя! Воспитательница, явно желая успокоить Марью, погладила ее по голове, и сказала:

— Тогда нам с тобой придется сходить к врачу. Если ребенок по утрам не хочет есть и именно молочный суп, значит, с ним что-то не в порядке. Как ты ду­маешь, Сассь, не сходить ли и тебе к врачу? Может быть, у вас глисты?

Сассь стояла отвернувшись, так что мы видели только ее затылок и мочку маленького уха. Она явно реши­лась на что-то необыкновенное. А именно — молчать. Но это оказалось свыше ее сил. И она пробормотала:

— Глисты бывают от молока! А у нас тут как в тикесовском работном доме!