Придворное общество - [84]

Экспроприация церковных владений Франциском I и использование их в качестве вознаграждения за службу, оказанную дворянами королю, создало ситуацию, таившую в себе зачаток затяжных конфликтов интересов между дворянством и духовенством.

Брантом описал эту ситуацию и эти конфликты интересов столь наглядно, что вместо всяческих комментариев стоит подробно воспроизвести здесь его собственные суждения по этому вопросу[162].

«Что в особенности побудило короля Франциска заключить конкордат с папой, чтобы отменить все выборы епископов, аббатов и приоров и присвоить себе право назначения иерархов, — это отчасти чудовищные злоупотребления, которыми оказались пронизаны эти выборы, отчасти же желание короля найти новый источник вознаграждений для своего дворянства, на которые никак не достаточно было поступлений от коронных владений и от налогов, потому что эти поступления все уходили на покрытие тяжелых военных расходов. Он полагал, что, во всяком случае, будет все же лучше наградить прибыльными церковными землями людей, хорошо ему послуживших, нежели оставлять эти имения ленивым монахам — людям, которые, как он говорил, не годны ни к чему, кроме как пить, есть, кутить, играть и разве что еще крутить жильные струны, мастерить мышеловки и ловить птиц.

Но здесь я должен заметить, что с некоторых пор, особенно со времени учреждения Лиги, выступили некие совестливые люди или, собственно говоря, лукавые льстецы, которые стали громко негодовать на тех дворян, что владели церковными землями. Они говорили, что эти владения должны принадлежать вовсе не дворянам, а духовенству, и что это грубая ошибка и проступок, и даже что это пятно на совести короля.

Это еще было бы сколько-нибудь справедливо, если бы дворяне владели подобными церковными имениями полностью, как действительной своей собственностью. А так — что за беда этим господам правдолюбам… если выдав содержание для аббата, для монахов, для бедных, для десятин и иных королевских податей, дворяне воспользуются избытками (с этой земли), мелочью, подлинными крохами, падающими со стола господина (короля), чтобы за это лучше служить ему».

А в другом месте Брантом говорит[163]:

«Я слышал, как многие проницательные особы выражали свое удивление тем, что множество дворян во Франции решили примкнуть к Лиге, ибо если бы победа оказалась на ее стороне, то не подлежит ни малейшему сомнению, что духовенство отняло бы у них все церковные имения».

Перед нами в лаконичном изложении одна из причин того, почему основная масса дворянства выступила против «Священной Лиги». Но на другой стороне основную массу составляли, наряду с духовенством, прежде всего города, и в первую очередь — Париж, внушительно выросший в XVI веке и начинавший отныне в лице различных корпораций буржуазии играть свою, особенную роль в истории Франции. Впрочем, и в этом лагере были дворяне. Прежде всего, во главе строго-католической партии стояли мужчины из знатнейших семейств — претенденты на престол. Но французские «гранды», по легко понятным причинам, практически никогда не выступали единым фронтом. Эта небольшая группа конкурирующих между собою семейств, в первую очередь — принцы крови и приверженное им, зависящее от них дворянство, смотря по сиюминутным нуждам, заключала союз с другими значительными социальными силами страны, чтобы возвыситься при их помощи и поддержке. Здесь достаточно будет просто обрисовать основную социальную структуру этих войн, ибо эта структура немаловажна для понимания того факта, что общественная система, социальное поле Франции, несмотря на все помехи, сопротивление и борьбу, неизменно, снова и снова возвращалось на курс в сторон) неограниченной монархии.

В общих чертах расклад сил можно обрисовать так: в битвах XVI, да и XVII века мы на одной стороне обнаруживаем «буржуазные корпорации», которые стали уже достаточно богатыми и многочисленными а потому достаточно могущественными и сознательными, чтобы оказывать сильнейшее сопротивление претензиям дворянства на власть и господство, но которые были неспособны, да и не обладали достаточной силой, чтобы захватить власть самим. На другой стороне мы находим дворянство, которое еще достаточно сильно, чтобы сопротивляться стремящимся наверх буржуазным слоям и удерживать свои позиции в борьбе с ними, но уже слишком слабо — и прежде всего, экономически слишком слабо, чтобы установить свое господство над этой буржуазией. Решающим в этой констелляции оказывается то, что в это время функции администрации и осуществления правосудия уже перетекли из рук дворянства в руки буржуазии; на основе этой функции сформировались богатые, а тем самым и могущественные буржуазные корпорации, прежде всего — парламенты, представляющие собою как бы высший слой буржуазии. Поэтому дворянство, финансовая база которого исчезала, нуждалось в королях, чтобы сохраниться как таковое перед лицом давления буржуазных слоев и их растущего богатства, а буржуазные корпорации нуждались в королях как в покровителях и защитниках от угроз, притязаний и слишком односторонних привилегий все еще полурыцарского по характеру дворянства. Фигурация с подобного рода балансом сил, при котором две сословные группировки более или менее удерживали равновесие между собою — во всяком случае, ни одной из основных групп не удавалось надолго добиться решающего перевеса над другой, — давала легитимному королю, по видимости равноудаленному от всех отдельных групп, прежде всего возможность выступить в роли миротворца, приносящего усталым от битв сторонам желанный для всех покои. Эта функция и в самом деле была в высшей степени присуща Генриху IV. Она также решающим образом способствовала его победе. Ведь король всякий раз казался каждому слою или корпорации союзником и помощником перед лицом угрозы, исходящей от других групп и корпораций, совладать с которыми в одиночку они не могли.