Придворное общество - [110]

Соответственно этому и постижение процессов, с которыми мы здесь сталкиваемся, часто остается неточным. Выдвижение нового типа определенного социального слоя — в данном случае дворянства — может, как мы видели, идти рука об руку с упадком более раннего типа того же самого слоя (или, во всяком случае, слоя, к которому относят то же самое понятие, не всегда ясно и отчетливо различая при этом его восходящие и нисходящие типы). А возвышению центральных властителей и их представителей как совершенно особого рода социальной группы, их выдвижению в долгой борьбе с представителями других группировок такого же «частного порядка» внутри той же самой ступени развития обычно и вовсе не находится места в этой традиционной схеме. Различные взаимозависимые социальные слои образуют друг с другом сложную единую конфигурацию, в которой в качестве ее высшей координирующей инстанции приобретают самостоятельное значение центральные властители и правительства самого разного рода. Для такого общества они обеспечивают равновесие между взаимозависимыми слоями и группами. Однако динамика этой конфигурации часто скрывается за такими понятиями, как «развитие государства», которыми пользуются, не выясняя при этом отношения между, с одной стороны, напряжениями и смещениями полномочий власти во взаимном отношении различных социальных слоев и, с другой стороны, развитием той совокупной системы, которую они образуют друг с другом.

Во Франции, как выяснилось, на исходе средневековья была уже сравнительно определена главная линия того, как смещался в отношении между ведущими слоями центр власти. Это сопровождалось ростом нового, придворно-аристократического дворянства. В ходе растущей централизации и интеграции государства части старого сеньориально-воинского дворянства приходили в упадок. Одновременно из частей старого дворянства и из потомков буржуазных семейств развивалась придворная знать — особая группа (формация), отделенная все более высоким барьером даже от непридворного дворянства. В других странах линия этого развития часто была значительно более сложной. Так, например, в Германской империи уже на довольно ранней стадии власть склонялась то на сторону буржуазных, то на сторону дворянских группировок с гораздо большей и даже экстремальной амплитудой колебаний. В процессе роста средневековых городов здесь сформировалось сословное цеховое и торговое бюргерство. Во многих случаях оно было не только весьма обеспеченным и даже богатым, но также обладало и известной мерой политической автономии, независимости даже от государей и окружавшего их земельного дворянства. Если мы будем включать в Германскую империю и ее окраинные области Швейцарию и Нидерланды, в ту пору лишь наполовину принадлежавшие к германскому миру, — за пределами империи мы встретим в Европе такое бюргерство только в Италии. Относительная независимость этого слоя, иначе говоря, была характерной особенностью распределения власти в средневековой Римской империи германской нации. Одновременно в позднее средневековье в германских областях все больше беднели в своих замках значительные части воинской знати. Будучи воинами, они часто приобретали с помощью насилия то, что не могли приобрести иным путем, а потому вошли в историю как «рыцари-разбойники». Частые ожесточенные распри между горожанами и земельным дворянством хорошо засвидетельствованы; бюргеры насмехались над разорившимися представителями дворянства, а люди благородного происхождения негодовали на дерзкую заносчивость бюргеров, формально стоящих намного ниже их самих. Отзвуки этого особенно резкого социального разделения между городом и деревней, между бюргерством и дворянством еще долго проявлялись во многих, если не во всех областях Германии. Они не утихли даже после того, как в ходе дальнейшей государственной интеграции на уровне множества территориальных государств шаткий баланс власти между уже другими формациями дворянства и иными буржуазными формациями снова несколько сместился — теперь уже в пользу первых, скажем, в пользу придворной или, более обще, чиновно-офицерской знати. Проиграло теперь уже ремесленно-торговое бюргерство, в свою очередь обедневшее и, во всяком случае, политически относительно безвластное и несамостоятельное; его элитные слои составляли теперь уже не столько крупные купцы масштаба Фуггеров, сколько группы городских, а отчасти также и придворных государственных чиновников.

Таким образом, развитие этого многополюсного баланса напряжений между дворянскими, буржуазными и монаршими формациями в разных странах могло быть очень различным. Однако главная линия этого длительного процесса — изменение в направлении большей и более многообразной дифференциации функций и, соответственно, большей и более прочной государственной координации и интеграции в рамках определенной области господства — повсюду проступает достаточно отчетливо. Однако, если мы будем видеть только эту линию в различных ее аспектах, нам легко может показаться, будто речь здесь идет о совершенно прямом и бесконфликтном процессе. Только заметив множество разрывов в непрерывности главной линии развития, постоянную одновременность интеграции и дезинтеграции, восхождения и упадка, побед и поражений, мы составим себе более соответствующее действительности представление об этом процессе.