Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [38]
Как мы уже видели, идеологическим основанием новоевропейской горацианской сатиры была этика общественного – сословного и государственного – долга. Готшед сообщал, что в самой первой сатире, приписывавшейся Гомеру поэме «Маргит», обличался «бездельник» («Müßiggänger»), «бесполезный член в сообществе людей» («ein unnützes Glied der menschlichen Gesellschaft» – Gottsched 1973, I, 167). В эпистолярном изводе дидактического жанра общая назидательная установка воплощалась в специфической речевой ситуации: структурно значимая фигура адресата динамизировала коммуникативную функцию текста, так что «конструирование читателя» делалось доминантой его тематического развертывания. Социальный облик адресата, рассмотренный в нормативных и надындивидуальных категориях группового долга, становился центральной дидактической темой (см.: Jekutsch 1981, 180–183). Готшед, посвятивший одну из глав своего трактата стихотворным посланиям, цитирует несколько немецких образцов этого жанра, в том числе эпистолу Андреаса Чернинга (Andreas Tscherning) к высокопоставленному магистрату, ставившую в пример другим его успехи на служебном поприще (см.: Gottsched 1973, II, 345 sqq). Сумароков опубликовал в 1759 г. «Эпистолу к неправедным судьям», в сатирическом модусе также напоминавшую чиновникам о долге службы: «О вы, хранители уставов и суда <…>» (Сумароков 1957, 131; об общественно-педагогических функциях русской эпистолы см.: Люстров 2000, 90).
В специальном исследовании о французском стихотворном послании XVII в. C. Тоноло устанавливает, что «в эпоху <…> когда складывается кодекс великосветского поведения (le savoir-vivre de l’honnête-homme), послание служит дополнением к учебным пособиям», способствует образованию и нравоучению, одним словом – «воспитанию светского человека» (Tonolo 2005, 257). Сумароков не чуждался такого истолкования жанра. В 1761 г. он выпустил третье и последнее свое оригинальное сочинение, именовавшееся «эпистолой», – «Эпистолу его императорскому высочеству государю великому князю Павлу Петровичу в день рождения его…», в которой изъяснял обязанности монарха и «честного человека» («Всем должно нам любить отечество свое, / А царским отраслям любити должно боле <…>» – Сумароков 1957, 132). Послание увидело свет, надо полагать, с одобрения Н. И. Панина, в 1760 г. назначенного воспитателем наследника. В особой записке, перекликающейся с сумароковской эпистолой, Панин объявлял своим долгом внушить юному Павлу «сердечное желание о точном исполнении своего звания» и, в числе других педагогических материалов, называл сочинения «Ломоносовых и Сумароковых» (Панин 1882, 317–318; см.: Алексеева 2017).
Форма нравоучительного послания регулярно соотносилась с процедурами аристократической педагогики. Готшед в соответствующей главе приводит эпистолу родоначальника немецкой неоклассической традиции Опица к своему покровителю, графу Дона. Сосредотачивая в условном портрете адресата все сословные добродетели дворянства, Опиц укореняет их в воспитании и образовании:
(Gottsched 1973, II, 150–151)
Сходная социально-педагогическая установка осуществлялась в «Двух эпистолах» при посредстве сходных жанровых приемов, и фигура читателя оказывалась средоточием дидактической проблематики. М. Ю. Люстров усматривает «главный жанровый признак» эпистол Сумарокова в их адресации к определенным социальным группам (Люстров 2000, 70). Действительно, в «Эпистоле I» Сумароков очерчивает свою аудиторию: вместо неизбежно условного единичного адресата дается собирательный, но социально конкретизированный портрет молодого дворянина. Хотя этот персонаж предстает своего рода сатирическим антиподом безупречного героя Опица, его изображение строится вокруг тех же постулатов сословной этики:
Научная дискуссия о русском реализме, скомпрометированная советским литературоведением, прервалась в постсоветскую эпоху. В результате модернизация научного языка и адаптация новых академических трендов не затронули историю русской литературы XIX века. Авторы сборника, составленного по следам трех международных конференций, пытаются ответить на вопросы: как можно изучать реализм сегодня? Чем русские жанровые модели отличались от западноевропейских? Как наука и политэкономия влияли на прозу русских классиков? Почему, при всей радикальности взглядов на «женский вопрос», роль женщин-писательниц в развитии русского реализма оставалась весьма ограниченной? Возобновляя дискуссию о русском реализме как важнейшей «моделирующей системе» определенного этапа модерности, авторы рассматривают его сквозь призму социального воображаемого, экономики, эпистемологии XIX века и теории мимесиса, тем самым предлагая читателю широкий диапазон современных научных подходов к проблеме.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В настоящей книге чешский историк Йосеф Мацек обращается к одной из наиболее героических страниц истории чешского народа — к периоду гуситского революционного движения., В течение пятнадцати лет чешский народ — крестьяне, городская беднота, массы ремесленников, к которым примкнула часть рыцарства, громил армии крестоносцев, собравшихся с различных концов Европы, чтобы подавить вспыхнувшее в Чехии революционное движение. Мужественная борьба чешского народа в XV веке всколыхнула всю Европу, вызвала отклики в различных концах ее, потребовала предельного напряжения сил европейской реакции, которой так и не удалось покорить чехов силой оружия. Этим периодом своей истории чешский народ гордится по праву.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.