Придорожная собачонка - [6]

Первый день творения

А в общем, не такой уж тяжкий труд.

Бог создал этот мир. Давно? Не очень.

Сегодня утром. Миг тому назад.

Бутоны не успели распуститься.

Совсем близко

От той весны, когда ходил дорогами Галилеи,

Вроде бы так далеко, а оказывается — близко.

«Смилуйся надомною, грешным», —

                                                     просил я тогда.

И слышу теперь: «Где твое сокровище,

                                                      там и сердце».

Носятся

Заняты — только не тем, что всего важней

Носятся так, словно верят: они бессмертны.

Каждый себя считает ценнее всех.

Каждый считает: другого такого нету.

Невероятно

В том и тайна креста,

Что мерзейшее приспособленье для пыток

                                         сделано знаком спасенья.

Как могут люди не думать, чем их обносят в храмах?

Пусть карающий пламень пожрет основанья мира.

Изъян

Поэзия, да и любое другое искусство, — изъян, который напоминает человеческим сообществам, что мы нездоровы, как ни трудно в этом признаться.

Ребячливость

Поэт словно дитя среди взрослых. Он знает, что ребячлив, и должен постоянно прикидываться, будто участвует в делах взрослых.

Изъян: ощущать в себе ребенка, то есть наивно-эмоциональное существо, которому беспрерывно угрожают насмешки и хохот взрослых.

Неприятие

Нелюбовь к эстетическим теориям и рассуждениям о форме поэзии, то есть ко всему тому, что загоняет нас в рамки одной роли, возникла у меня из чувства стыда, иначе говоря, я не хотел смириться с приговором, обрекающим меня быть поэтом.

Я завидовал Юлиану Пшибосю: как это он умудряется уютно себя чувствовать в шкуре поэта? Значит ли это, что он не находит в себе изъяна, темного клубка, страха беззащитного, или решил ничего этого не показывать?

Культ искусства

Культ искусства усиливается по мере того, как растет число людей, которых не отгораживают от других обычаи и предписания их религии. Толпы таких людей посещают великие музеи, например Лувр или нью-йоркский «Метрополитен», подлинные святыни рубежа веков.

Каждый хочет знать все то, что знают другие, черпая с экрана или из иллюстрированных журналов сведения о сексе, нарядах, автомобилях, путешествиях. Ходят стадами и друг друга фотографируют. А то высокое, чего они полуосознанно жаждут, обретает для них форму искусства, которым они восхищаются.

Александрийство

В ранней молодости я почему-то был убежден, что «александрийство» означает ослабление творческого импульса и увеличение числа комментариев к великим произведениям прошлого. Сейчас я не уверен, справедливо ли это, однако настали времена, когда слово имеет отношение не к предмету, например к дереву, а к тексту о дереве, который ведет начало от текста о дереве и так далее. «Александрийство» означало «упадничество». Потом об этих играх надолго забыли, но как быть с эпохой, которая уже не способна ничего забыть?

Музеи, фотографии, репродукции, архивы кинолент. И среди этого изобилия индивиды, не отдающие себе отчета в том, что кругом витает вездесущая память, что она окружает, атакует их ограниченное сознание.

Не тот

Я и они. Удастся ли пробиться к ним? Поэт знает: они принимают его не за того, кто он есть, так будет и после его смерти, и никакое знамение с того света этого не опровергнет.

Прошлое

Прошлое неточно. Кто долго живет, тот знает, как сильно то, что он видел собственными глазами, обрастает сплетнями, легендами, славословиями или хулой. «Все было совсем иначе!» — хотелось бы ему воскликнуть, но он смолчит, ведь все увидели бы лишь шевелящиеся губы, а голоса не услышали.

Не мужское дело

Считается, что писать стихи не мужское дело. К занятиям музыкой и живописью претензий меньше. Как будто поэзия принимает на себя ненависть ко всем искусствам, которые негласно обвиняют в изнеженности.

В племени, занятом важными делами, то есть войной или добыванием пищи, поэту отводилась роль колдуна, шамана, владеющего заклинаниями, которые оберегают, врачуют либо наносят вред.

Пол поэзии

Поэзия женского пола. Разве муза не женщина? Поэзия раскрывается и ждет созидателя, духа, даймона.

Наверное, Жанна была права, говоря, что не знала никого, кто был бы в той же мере, как я, инструментален, то есть безучастно поддавался бы голосам, словно инструмент. Я принимал на себя смущение ребенка среди взрослых, больного среди здоровых, трансвестита в женском платье среди самцов. На меня нападали, обвиняя в недостатке мужской воли, в отсутствии самоидентификации. Но тут я обнаружил у них, якобы мужественных и здоровых, то, что и подозревал: невроз, так долго подавляемый, что он превратился в безумие.

Сила слова

«Что не произнесено, обречено на небытие». Поразительно: думаешь о множестве событий двадцатого века и их участниках и понимаешь, что любое из этих событий заслуживало эпоса, трагедии или лирического стихотворения. И что ж, они рассеялись, оставив едва заметный след. Можно сказать, что даже самая мощная, полнокровная, деятельная личность лишь тень по сравнению с несколькими точными словами, описывающими, скажем, хотя бы восход луны.

Одежда

Пелерины, галстуки à la Lavallière, широкополые черные шляпы — униформа богемы. Либо волосы, стянутые в «конский хвост», бороды, джинсы, черные свитера. Люди, которые с помощью одежды желают доказать, что они поэты, музыканты, художники. Нелюбовь к такой униформе одиночек, достаточно уверенных в ценности созданного ими, чтобы обходиться без внешней символики, А куда честнее было бы не скрывать своей профессии под обличьем нормальных людей: смотрите, мы выставляем на всеобщее обозрение свою позорную мету извращенцев и безумцев.