Миха вздохнул, вынул из кармана спички, чтобы закурить, как только в тамбуре появится проводница, и снова уставился за окно.
Как ни странно, все обошлось. Его даже никто ни о чем не спросил. Прошел час, второй, третий, за окошком стемнело, а Миха по-прежнему стоял в тамбуре, мерно покачиваясь в такт движению вагона. Двери надоедливо хлопали, пропуская снующих туда-сюда людей, а он от нечего делать косился на мужиков, пачками выходивших в тамбур покурить.
Он вполуха слушал их бессвязные разговоры ни о чем, сквозь сизый табачный дым разглядывал лица, с каждым выходом все больше наливавшиеся кровью от выпитой водки, а когда, покурив, мужики уходили, торопливо собирал окурки, дезинфицировал над огоньком спички и прятал в карман. Без курева ему было никак не продержаться.
Голод, донимавший его последние двое суток, с момента, когда окончательно закончились деньги, немного притупился, и, осознав это, Миха удовлетворенно кивнул сам себе. Вообще все окружающее воспринималось им сквозь пелену усталости отстраненно и слабо, и, для того, чтобы ощутить обычную вагонную вонь или почувствовать боль в ослабевших мышцах ног, надо было напрячься.
За него работал автопилот. Именно автопилот собирал бычки, двигал руками и ногами, думал, если было надо, отвечал, если спрашивали. А сам Миха, словно старый, раздолбанный зенитками «мессер», с пробитым в решето фюзеляжем и пустыми баками, тянул, тянул, тянул куда-то за горизонт, где в лесах-болотах был запрятан аэродром…
Ему надо было добраться в ту точку, которую он себе наметил. Пусть на излете. Пусть в пике… И он летел.
Выбрав из числа курящих одного, с самой добродушной физиономией, Миха очень вежливо попросил закурить. Мужик протянул ему «Приму». Потом внимательно посмотрел, пробормотал что-то сочувственное и дал еще одну.
— Большое спасибо. Две целых сигареты! Это было клево.
Потом, привалившись к переборке, он спал и видел сон. Это были вычурные прямоугольные оградки из крашеного металла, и аккуратные скамеечки для гостей, и буйная зелень. Флора всегда отлично идет в рост, если питается опустевшей плотью умерших. И надо молча постоять внутри оградки, где два холмика и таблички с фамилиями, а потом вырвать траву вокруг. После этого можно посидеть на скамеечке, беззаботно греясь под теплыми солнечными лучами. Так все делают. Ничего плохого в этом нет… Он бы, конечно, сделал по-другому. Зачем кормить червей и сорняки? Даже страшно подумать, во что превращаются люди там, внизу, под корнями… Однажды, когда у него умерла собака…
— Э, парень, это не трамвай…
— А? — встрепенулся Миха.
— Это не трамвай, говорю, — прислонился к переборке напротив давешний мужик с «Примой».
— Чего?
— Чего-чего, — покачал головой мужик. — Вроде, по-русски говорю… Я эта… насчет того, что здесь стоячих мест нету.
— Нету, — признал Миха и после паузы добавил:
— Но и лежачие не у всех.
Мужик несколько секунд обдумывал услышанное, потом понимающе улыбнулся:
— Э, да ты, брат, заяц!
— Тсс, только никому не говори… — без тени улыбки ответил Миха.
— То-то я смотрю: уже третий раз выхожу покурить, а ты все здесь торчишь…
Мужик снова подумал, потом закурил сигарету, другую протянул Михе.
— Кури.
— Спасибо. Только ты меня уже угощал.
Мужик отмахнулся и с полминуты глядел на Миху в упор.
— Ладно, брат, рассказывай.
— Чего?
— О своих трудностях.
— Нету трудностей…
— Нету?
— Нету, — уже не так уверенно ответил Миха.
— Так, брат, погоди, — после паузы сказал мужик.
— Здесь без ста грамм не разобраться. Пойдем-ка… «Боже, как бы сейчас было клево пропустить по маленькой!» Миха уже дернулся с места, потом остановился.
— Нет, спасибо, не вадо.
— Знаешь, как в народе говорят: «якщо не пьеш, то або хворый, або велыке падло», — добродушно улыбнулся мужик.
— Або не жрал двое суток, — пробормотал Миха. Мужик торопливо сделал несколько могучих затяжек, потом бросил окурок и потянул Миху за рукав.
— Пойдем-пойдем, там видно будет… Ни сил, ни желания сопротивляться не было.
Свет в вагоне был уже потушен. Они осторожно пробрались по узкому проходу, сослепу натыкаясь на торчащие с полок ноги, и причалили в пустом плацкартном купе, где возле окошка, меланхолично поглядывая на располовиненную бутылку «Столичной», примостился сухонький сутулый дедушка.
— Що, вже вгатив своеі отруты? — любезно поинтересовался он у Михиного спутника.
Тот коротко хохотнул и хлопнул Миху по плечу: садись, мол, парень, не на приеме. Миха немедленно упал под окно напротив дедушки.
— Принимай подкрепление, Гнатович. — сказал мужик, разливая водку по стопкам.
— Що це за один, Тарасе? — спросил Гнатович.
— Пока не знаю. Думаю, после первой разберемся, — жизнерадостно ответил мужик, шаря по столу. — Еда-то осталась еще? Где «Завтрак туриста», где карп в томатном соусе? Уже все попрятал? Доставай. Давай хлеб порежу.
— Та він вже різаный, — проворчал Гнатович, шурша целлофановыми кульками. — Ты ба, засмыкався, як воша на пательні…
— Домой едем, — сообщил Михе мужик, торопливо вскрывая консервную банку. — Из командировки.
— А-а, — неопределенно протянул Миха, с трудом сглатывая слюну. — Но вы, того, мужики…
