Приди, сладкая смерть - [10]

Но Бреннер на следующее утро припомнил все до мельчайших подробностей. Как эта Ангелика прямо не сходя с места тут же при всех поймала Бимбо на слове. Как она на глазах у ревущих товарищей своего отца, подстегивавших ее, словно нападающего на футбольном поле, заставила этого Бимбо раскалиться с головы до ног.

Я не знаю, могла ли Ангелика на следующее утро вспомнить обо всем и пожалела ли она об этом. Ведь она как-никак жила в одном доме с этими мужиками, превратившими подвальчик на пять минут в настоящую преисподнюю.

Я одно знаю: уж Бимбо-то точно ни о чем не жалел, потому как на следующий день он выступал просто великим героем. Он гоголем сидел в дежурке и смачно перебирал с парочкой коллег вчерашние события.

А когда вошел старик Ланц, они все сначала примолкли. Но потом тот закурил сигарету.

Ну, тут Бимбо, конечно:

— Ты, старикан, соси! Не дуй!

Остальные так заржали, можно было подумать, что этой горстке водителей вдруг выложили прямым текстом все, о чем тысячелетиями нельзя было говорить, до того их развеселило высказывание Бимбо.

Лысина у старика Ланца просто пылала, он стал почти такой же красный, как вчера Бимбо, когда Ангелика обучала его курению.

А когда еще и Ханзи Мунц, и другие набрались храбрости и пошли все более явные намеки, как вчера Ланцева дочка в полном подпитии отколола классный номер с этим Бимбо, Ланц просто вышел и докурил свою сигарету до конца уже во дворе. Но прежде, чем старик Ланц оказался в безопасности, Мунц быстренько подсчитал для Бимбо:

— Профессионалка за такое с тебя бы самое малое три тысячи шиллингов содрала.

— Это как минимум, — громко гоготал Бимбо. — И притом далеко не так хорошо справилась бы, как Ланциха.

Бреннер провел в полиции девятнадцать лет. А там всякого наслушаешься в этом роде. Тут уж нечего скрывать. Старая поговорка «Никогда не вызывай полицию при изнасиловании, потому как она уже давно на месте» в таких случаях оправдывается довольно часто.

Ну может, и не совсем поговорка, скорее шутка, которую иногда повторяли между собой полицейские. Я даже и не знаю, говорят ли так теперь, потому что старые добрые словечки постепенно все забываются. Таков ход вещей, тут уж нельзя быть старомодным и все время думать о грустном.

Но ведь в каждой шутке есть известная доля истины. И тут тоже была парочка случаев, про которые лучше не рассказывать. И тебе спокойнее будет, и мне. Но все-таки нужно сказать: по сравнению с коллегами из службы спасения коллеги-полицейские были ну просто дети малые.

Правда, у Бреннера было не много времени, чтобы размышлять об этом. Зазвонил звонок, и марш-марш бегом, мимо Ланца, который как раз загасил свою сигарету о подоконник. Из этого можно было заключить, что дела у Ланца и вправду плохи. Потому как по непонятной причине подоконники окон, выходивших во двор, для Молодого были святыней. И если бы он это увидел, никому бы не поздоровилось.

На бегу Бреннер отметил, что он и сам еще немного ощущает последствия вчерашнего вечера в погребке. Но опять же вспомнилась старая поговорка: «Где наша не пропадала». Вперед и с песней, то есть вперед, в семьсот семидесятый. Только бы не наблевать в собственной машине. Мотор, газ, и по рации:

— Семьсот семидесятый приступил.

— Семьсот семидесятый, понял. Поезжайте по срочному вызову район Пер-Альбин-Ханссон, 14! Маленький ребенок, в глазную клинику. Универсальный клей «Локтит».

— Понял.

Напарником Бреннера в этот день был Ханзи Мунц. А по рации разговаривать должен, конечно, санитар, а не водитель.

— Не спи, приятель! — Этот толстый Буттингер еще и потешался над ними по рации, потому как он уже знал, что Бреннер и Мунц вчера тоже были в погребке.

— Пошел в задницу, — ответил Ханзи Мунц. Но к тому времени он, конечно, уже давно отпустил на рации кнопку «Говорите».

Едва только они доставили ребенка с заклеенными глазами в глазную больницу, как пришел другой вызов, диализная пациентка, а потом диабетическая кома, а потом мотоциклист, и когда они наконец вернулись, было уже половина четвертого пополудни.

Несколько коллег в дежурке больше уже не казались такими веселыми, как утром. Потому как Молодой по очереди вызывал одного за другим всех участников вчерашнего вечера в погребке к себе в бюро. А теперь сразу же настал черед Ханзи Мунца.

Пока Бреннер ожидал в коридоре своей очереди, Малыш Берти остановился около него и с усмешкой спросил:

— Ты что, тоже там вчера был, или как?

— Что здесь, детский сад, что ли? За каждую кружку пива надо отчитываться.

— Наш Молодой любой воспитательнице детского сада сто очков вперед даст. Все остальные после разговора с ним выходили как шелковые.

— И Бимбо тоже?

— Когда там у него Бимбо был, Молодой так орал, что в дежурке почти каждое слово слышно было.

— Все из-за Ангелики? С каких это пор Молодой стал таким моралистом?

— Не столько из-за Ангелики, скорее из-за самого Бимбо. Тот уж слишком зазнаваться начал, он считает.

— С чего это вдруг?

— С тех пор как про Бимбо в газете напечатали, у него совсем тормоза отказали. На него уже даже некоторые сестры из геронтологического жаловались.

— Он уже и в геронтологии все подгреб?