Приданое для Анжелики - [19]

— А что поделывает Адриан? — поинтересовалась Мария-Анна.

Она чувствовала себя обманутой. Матье, разоренные до основания, жили куда богаче, чем она, совладелица Ост-Индской компании.

— В Бордо поехал, — ответил старый мошенник и усмехнулся. — Невесту встречать.

Мария-Анна невольно покачала головой. Париж кипел событиями, работал, сражался, терпел, а кто-то мог себе позволить роскошь бросить все дела и выехать в Бордо, просто чтобы встретить невесту.

Она слабо помнила Анжелику. Ей врезалось в память, что девочка, приехавшая с Мартиники в зимний ледяной Париж 1786 года, мгновенно простыла, много капризничала и спорила со старшими, чаще всего совершенно неуместно. Хуже того, она мгновенно сдружилась с тринадцатилетней Терезией Кабаррюс, только что привезенной из Мадрида отцом, но уже пользовавшейся весьма дурной репутацией.

В каком бы доме ни встречались эти девицы, они мгновенно устраивали сомнительные игрища. Вполне зрелая Терезия подавала надежды женатым мужчинам и увлекала их в свободную туалетную комнату. Анжелика, составлявшая ей пару в этой игре, обескураживала кавалеров, разгоряченных ласками Терезии, своим появлением в самый острый момент и с показной детской непосредственностью. Это их почему-то ужасно веселило.

Сегодня Терезия была замужем за маркизом де Фонтене, успела родить сына, но ни на день не прекращала вести себя свободно до неприличия. А вскоре Адриан привезет в Париж и Анжелику. Во что выльется встреча двух отчаянных подружек, вышедших за нелюбимых мужчин, Мария-Анна не представляла.

«Впрочем, и я не в лучшем положении». — Мария-Анна вспомнила обстоятельства своего замужества и попрощалась со старым Аристидом.

У нее хватало своих забот.

После разговора с мужем и отцом она успокоиться уже не могла, начала следить за светскими сплетнями и политическими новостями. Мадам Лавуазье все лучше понимала, что семья в большой беде.

Как только короля отрешили от власти и посадили в тюрьму, пожаловаться на произвол стало попросту некому. Появился какой-то конвент, чрезвычайная комиссия, масса комитетов, бездна коммун. У всех них были какие-то невообразимо огромные полномочия, и никто не собирался следовать здравому смыслу!

Повсюду составляли списки подозрительных, священников заставили присягать на верность свободе и равенству, ввели обязательное употребление слова «гражданин». Уголь и дрова все дорожали, в табаке появилась всякая солома, а поля на половине Франции остались незасеянными.

С уходом ее мужа производство пороха в арсенале сразу же упало в полтора раза. Там уже делали не порох, а деньги! Пороха становилось все меньше, а бумажных денег — все больше.

А война приближалась. Войска герцога Брауншвейгского победили французов у Вердена, взяли Лонгви. Мария-Анна прекрасно понимала, что рано или поздно встанет вопрос, а кто же во всем виновен. Именно так: «во всем». Она точно знала, что виновными окажутся не родственники бесчисленных маратов и дантонов, делавшие деньги вместо пороха. Отвечать за все придется людям, имущество которых еще не конфисковано и не поделено, таким, как она.

Раз в неделю, иногда чаще Аббат вытаскивал из железного ящика огромный лист бумаги, в развернутом виде свисающий по обеим сторонам стола и расчерченный на клетки. Он вглядывался в свою схему и начинал ставить кресты там, где все удалось. Порой Аббат ошибался, и клетки подолгу оставались пустыми, но в целом все двигалось ровно так, как и было надо.

По большому счету, все депутаты из Марселя, Нанта, Лиона, Авиньона или Бордо делились на две крупные группировки: буржуа и «бешеных». Буржуа имели деньги, связи, интересы, а главное, они понимали, что такое власть на самом деле. У них не было иллюзий, а только сплошные обязательства. Спутанные десятками партнерских связей, зависящие от каждого скачка цен, сцепившиеся намертво со своими вечными конкурентами, обязанные ответить перед конкретными, часто опасными людьми за каждое предвыборное обещание, депутаты-буржуа буквально задыхались от дефицита места для маневра.

Зато его было вдоволь у «бешеных». Небогатые, но претенциозные выпускники церковных лицеев не были должны никому. Их выбирали простые люди, ничего не знающие ни о таможенных сборах, ни о котировках, просто под обещание счастья и достатка для всех. По сути, эти полномочия были абсолютными.

Аббат улыбнулся. Буржуа и «бешеные» принюхивались друг к дружке буквально пару дней. Для первых слишком уж очевидна была полезность парламентской нищеты. Руками «бешеных» буржуа проводили акты, позволяющие топить как врагов, так и надоевших друзей, а самим оставаться чистыми. Каждый «бешеный», хоть взглядом, хоть жестом показавший лояльность, немедленно прикупался и прикармливался. Ворам нужны были простофили.

«Но простофилям-то нужно равенство», — подумал Аббат, усмехнулся и поставил крест еще в одной клетке.

24 августа 1792 года коммуна постановила, что каждый человек, отказавшийся регистрироваться в своей секции, попадет в списки так называемых плохих граждан. Это была огромная победа, потому что уже теперь секции формировали армию и влияли на масштаб арестов. Каждый буржуа, вошедший в такую секцию рядовым членом, оказывался в меньшинстве, а любой не вошедший заносился в списки как плохой гражданин.