Причуды любви - [71]

Тогда Зара, более выдержанная, чем Тристрам, и, кроме того, боясь выдать свою любовь, снова напустила на себя равнодушие и холодно сказала:

— Ну, а теперь мы, вероятно, можем уйти. Надеюсь, что вы согласитесь с тем, что я хорошо играла свою роль.

— Даже чересчур хорошо, — ответил Тристрам, как бы очнувшись от дивного сна. — Это показывает мне только, что мы оба безвозвратно потеряли, — и, подав ей руку, он повел ее среди восторженно приветствующих их гостей на другую половину дома.

У дверей будуара, он, не говоря ни слова, поклонился и ушел к себе. А Зара, беспокойно проворочавшись до рассвета в большой парадной постели, лишь под утро забылась в тревожном сне.

Так бог гордости наказывает тех, кто ему поклоняется…

На следующий день шел сильный дождь, и такой же мрак царил в атмосфере, окружающей супругов. Холодность между ними все возрастала, и они дошли до того, что не могли начать даже самого обыкновенного разговора. За обедом оба не обмолвились ни словом. Как только подали кофе, Зара почти сразу же поднялась из-за стола и направилась к двери. Тогда Тристрам сказал ей:

— Завтра, если будет хорошая погода, пойдите осмотрите сад и дом, экономка и садовник будут удивлены и обижены, если вы этого не сделаете. Как неприятно, что приходится считаться со всеми условностями! Лучше уж снова стать дикарем! Впрочем, может быть, скоро я им стану…

И видя, что она не уходит, а слушает его, продолжал:

— Нам дан отдых до послезавтра, так как все отлично понимают, что мы нуждаемся в нем. Поэтому, если вы будете готовы к одиннадцати часам, я покажу вам наши сады и любимые места моей матери. В это время года сады, конечно, выглядят непривлекательно, но тут уже ничего не поделаешь.

— Я буду готова, — отозвалась Зара.

— В четверг нас приглашают к себе городские жители Рейтса, — продолжал Тристрам, подходя к двери и открывая ее, — а в пятницу мы отправимся в Лондон, попрощаться с моей матерью. Надеюсь, что вся эта комедия не покажется вам слишком тяжелой, во всяком случае она скоро кончится.

— Вся жизнь тяжела, — ответила Зара. — Неизвестно только, зачем все это терпишь?..

И Зара вышла из комнаты и, пройдя коридоры, вошла в будуар. Здесь она в первый раз открыла пианино и, найдя его хорошим, села играть.

Играя, она думала о своей судьбе. Как сложится ее жизнь? Что, если она не справится со своей любовью и признается Тристраму, что только и мечтает о том, чтобы он заключил ее в свои объятия? Теперь Зара понимала, как заблуждалась, считая всех мужчин грубыми животными, вроде Владислава, или ничтожными эгоистами, как Мимо. И чутье не подсказало ей, что люди, среди которых она теперь живет, совсем не похожи на тех, с кем она жила раньше. Можно только удивляться, что увидев Тристрама, она не почувствовала, насколько он выше, лучше других представителей своего пола. А вдруг, еще можно исправить положение, если не поддаваться внушению своей гордости и относиться к Тристраму мягко, по-дружески? Нужно попробовать с завтрашнего же дня. И Зара, успокоенная этим решением, пошла спать.

А Тристрам в то же самое время, сидя в одиночестве перед камином, в свою очередь принял решение, но совершенно не похожее на решение Зары. В пятницу, когда они приедут в город, он признается Маркруту, что потерпел полное поражение и попросит его придумать, как ему расстаться с Зарой без всякого скандала, хотя бы на некоторое время, пока он станет к ней более равнодушным и они снова смогут сойтись, и жить в одном доме, уже не мучая друг друга.

Итак, каждый из супругов обдумывал свой план, не подозревая, что судьба в скором времени по-своему распорядится ими и все их решения и планы разлетятся в прах.

ГЛАВА XXXVI

Сады в Рейтсе были действительно замечательны. Красота местоположения и забота многочисленных поколений сделали свое дело, и теперь эти сады представляли собой безупречное произведение истинного искусства. Владельцы Рейтса, вместо того чтобы изменять сады, устроенные предыдущими владельцами, насаждали рядом с ними новые сады, соответствующие вкусам своей эпохи и собственному вкусу. В результате английский сад, засаженный розами, и подстриженный голландский сад времен Вильгельма и Марии процветали рядом с итальянским и французским садами.

Однако ноябрь — плохое время, чтобы судить о красоте садов, а Тристраму очень хотелось, чтобы они понравились Заре. Он мечтал, чтобы хоть солнце выглянуло, когда он поведет Зару осматривать их. В одиннадцать часов Зара сошла вниз, и Тристрам, поджидая ее внизу лестницы, видел, как она сходила, и любовался ею. Она понимала, как нужно одеться для данного случая: на ней были короткая шерстяная юбка, каракулевый жакет и шапочка, в руках — большая муфта. Чтобы Зара не заметила, что он любуется ею, Тристрам холодно сказал:

— Сегодня дурная погода, поэтому вы получите неверное представление о садах, на самом же деле летом они чрезвычайно красивы.

— Я в этом не сомневаюсь, — тихо отозвалась Зара, но больше не нашла что сказать, и они молча пошли по двору и, пройдя сводчатые ворота, вышли в сад.

Это был французский сад, разбитый по желанию той прабабушки-француженки, с которой был дружен Людовик XIV. Следы ее влияния, как позднее узнала Зара, чувствовались и повсюду в доме. Французский сад, в котором они находились, являл собой прекрасное зрелище даже в ноябре. Своим общим видом он напоминал сады Версаля, и из него открывалась обширная панорама окрестностей.