Причуда. В 16:50 от Паддингтона. Испытание невиновностью - [179]

Филип с интересом на нее посмотрел.

— Хочешь спрятать голову в песок, Полли? Неужели у тебя нет хотя бы обыкновенного любопытства?

— Говорю тебе, я ничего не хочу знать! По-моему, это просто ужасно. Я хочу забыть… и больше ни о чем таком не думать.

— Неужели ты настолько не любила мать, что тебе безразлично, кто ее убил?

— А что толку знать, кто убил? Два года мы жили спокойно, считая, что это сделал Жако.

— Вот именно, — кивнул Филип, — и это всех нас устраивало.

Жена взглянула на него с недоумением.

— Что ты такое говоришь, Филип?

— Разве непонятно, Полли, что в каком-то смысле это вызов мне, моей сообразительности? Я не хочу сказать, что так уж болезненно пережил смерть твоей матери или что так уж горячо ее любил. Ничего подобного. Она сделала все от нее зависящее, чтобы ты не выходила за меня замуж. Но я на нее зла не держал, потому что в итоге ты все-таки досталась мне. Верно я говорю, моя девочка? Так что мной движет не жажда мести и даже не стремление к справедливости, нет, я думаю, что… ну да, главным образом у меня это любопытство, хотя и не без примеси благородных побуждений.

— В такие вещи лучше не соваться, — покачала головой Мэри. — Это не доведет до добра. Умоляю тебя, Филип, не ввязывайся ты в эту историю! Поедем лучше домой и не будем больше об этом думать.

— Ну что ж, — сказал Филип. — Тебе ничего не стоит вывезти меня куда угодно, не так ли? Но я хочу остаться здесь. У тебя никогда не возникает желания, чтобы я хоть иногда делал то, что хочется мне?

— Да я только и думаю о том, чтобы все было так, как хочется тебе!

— Ничего подобного, дорогая. Тебе просто нравится нянчиться со мною, как с грудным ребенком, и всегда самой решать, что для меня лучше, — со смешком возразил Филип.

Мэри растерянно произнесла:

— Не могу понять, когда ты говоришь всерьез, а когда шутишь.

— Так вот, дело не только в любопытстве, — сказал Филип Даррант, — кто-то, знаешь ли, все-таки должен выяснить правду.

— Зачем? С какой целью? Чтобы еще кого-нибудь отправили в тюрьму? По-моему, то, что ты задумал, ужасно.

— Ты неправильно меня поняла, — уточнил Филип. — Я ведь не сказал, что сдам в полицию того, кто это сделал, — если мне, конечно, удастся его обнаружить. В чем я вовсе не уверен. Разумеется, все будет зависеть от обстоятельств. Вероятнее всего, передавать его в полицию будет бессмысленно. Я по-прежнему думаю, что реальных доказательств не существует.

— Но если реальных доказательств не существует, как ты собираешься что-то разузнавать?

— Есть много разных способов докопаться до истины, — ответил Филип. — Убедиться с полной определенностью раз и навсегда. И знаешь ли, по-моему, медлить тут нельзя. В этом доме дела обстоят неважно, и очень скоро будет еще хуже.

— О чем ты?

— Ты что, ничего не замечаешь, Полли? Например, у твоего отца с Гвендой Воэн.

— Ну и что? Зачем папе в его возрасте понадобилось опять жениться, я…

— Это мне как раз понятно, — сказал Филип. — В конце концов, в первом браке ему пришлось несладко. И теперь он получил шанс обрести счастье. Осеннее счастье, если угодно, но оно возможно. Вернее сказать, было возможно. Потому что теперь в их отношениях что-то не так.

— Наверно, все из-за этого расследования… — предположила Мэри.

— Вот именно, — подтвердил Филип. — Из-за этого расследования. Они все больше расходятся друг с другом и причины этому могут быть только две: подозрение или вина.

— И кто кого подозревает?

— Ну, скажем, он ее, а она — его. Или так: с одной стороны подозрение, а с другой сознание вины, или наоборот, или так, или этак, в общем, как тебе будет угодно.

— Перестань зубоскалить, Филип, ты меня совсем запутал. — Мэри вдруг немного повеселела. — Значит, ты полагаешь, это Гвенда? — спросила она. — Может быть, ты и прав. Господи, вот хорошо было бы, если бы это оказалась Гвенда!

— Бедная Гвенда. Почему хорошо? Потому что она не член семьи?

— Ну да, — сказала Мэри. — Тогда это не кто-то из нас.

— А тебе главное, как это отразится на нас? И больше тебя ничего не волнует?

— Конечно, — ответила Мэри.

— Конечно, конечно, — передразнил ее Филип. — Твоя беда в том, Полли, что ты совершенно лишена воображения. Ты не в состоянии поставить себя на место другого человека.

— А зачем?

— Действительно, зачем? — подхватил Филип. — Если быть честным, наверное, просто для забавы. Но при этом я могу поставить себя на место твоего отца и на место Гвенды и понять, как это все мучительно, если они не виноваты. Как горько чувствовать Гвенде, что ее теперь держат на расстоянии. Как больно от сознания, что ей так и не удастся в конечном итоге выйти замуж за того, кого она любит. Или поставь себя на место отца. Он знает, не может не знать, что его любимая женщина имела возможность совершить это убийство, и мотив у нее тоже был. Он думает, что это не она, он хочет верить, что это сделала не она, но полной уверенности у него нет. И что самое печальное — никогда не будет.

— В его возрасте… — снова начала было Мэри.

— Что ты все: в его возрасте да в его возрасте? — раздраженно перебил ее Филип. — Неужели ты не понимаешь, что в его возрасте все это еще тяжелее? Это его последняя любовь. Едва ли ему суждено еще когда-нибудь полюбить и быть любимым. Такое чувство особенно глубоко. Или если подойти с другой стороны, — продолжал он. — Представим себе, что Лео вырвался из замкнутого мира теней и туманов, в котором жил до сих пор. А вдруг это он собственноручно нанес удар, лишивший жизни его жену? Бедняга. К нему испытываешь даже нечто вроде жалости, правда? И все-таки — нет, — подумав, заключил он. — Не могу себе ни на минуту представить, чтобы он был способен на такое. А вот полиция наверняка сможет. Ну а теперь, Полли, послушаем твое мнение. Кто, по-твоему, убийца?