Прибой у Котомари - [19]

Шрифт
Интервал

Зажав рану ладонью, Шергин другой рукой вытащил из кармана индивидуальный пакет. Зубами разорвал его, приложил к ране тампон, стал туго наматывать бинт. Ему казалось, что под марлей тлеет кучка горячих угольев.

Шорох за спиной заставил Шергина позабыть о боли. Конечно, это мог быть только Калинушкин, однако на всякий случай разведчик вытащил нож. Но тут же спрятал его, услышав негромкий условный свист.

Шергин ответил. Темный силуэт выскользнул из-за пушки и приблизился к нему.

- Ну? - спросил Шергин.

- Капут махен, - коротко ответил Федор. Его, видимо, удивила странная поза Шергина. Он опустился рядом с ним на корточки и, разглядев повязку, встревоженно спросил: - Ты что?

- Пропорол, сволочь, - Шергин кивнул на труп Доихара.

- Сильно?

- Сильно не сильно, Федя, а дырка - вот она. Помоги замотать и тащи заряды. Придет смена, нам с тобой крышка.

Перевязав боцмана, Калинушкин помог ему подняться.

- Водка у тебя? - хрипло спросил Шергин.

- В мешке.

- Неси.

Калинушкин мгновенно растворился в темноте.

Шергин посмотрел на часы. Было половина третьего. Смена могла появиться или через полчаса, или в четыре.

«Вилка, - подумал Шергин, - и поди догадайся, когда будет накрытие. Придется рассчитывать на худшее, и, стало быть, у нас есть только полчаса. Даже меньше, потому что нужно успеть спуститься в лодку. Значит, минут двадцать. Хватит. Заряды готовы, а вставить трубки и поджечь шнуры - минутное дело. Федор еще раз прогуляется на корму, а он управится здесь. Заряды четырехкилограммовые, от пушки останутся головешки… Вот только бок. Надо же так нарваться! Как последний салага! Но кто думал, что этот косоглазый станет прятаться, вместо того чтобы караулить! Выскочил как черт из коробки. Хорошо, хоть не в точку попал. С перепугу, видно…»

Появился Калинушкин, волоча мешок с зарядами.

- На, - он протянул Шергину флягу.

Шергин отвинтил крышку и сделал несколько больших глотков. Водка была холодная и оттого почти безвкусная, и Шергин пожалел, что во фляге не спирт. Спирт лучше всего заглушает боль и действует быстрее, а для него сейчас главное - продержаться эти двадцать минут. А там можно будет просто бултыхнуться за борт, Федор выловит. Они быстро приготовили заряды.

- Давай на корму, Федя, - сказал Шергин. - Поджигай и вали назад. Времени у нас, сам знаешь, кот наплакал.

- Знаю, - сказал Калинушкин.

Взяв заряды, он уже собирался юркнуть в темноту, по не успел: ослепительно белый, почти космический свет вспыхнул у них над головами, опережая вой сирены и беспорядочные выкрики вскакивающих по тревоге людей.


6

Ун вел лошадь под уздцы. На дороге то и дело встречались лужи и колдобины, и кореец первым вступал в них, нащупывая ногами колею и осторожно направляя лошадь.

В двух шагах впереди ничего нельзя было разобрать, но это не особенно беспокоило корейца. Он хорошо знал дорогу и мог бы пройти по ней с завязанными глазами. Его тревожило другое - шум, который они создавала. Несмотря на все старания Уна, перед каждой ямой до предела замедлявшего движение, лошадь шлепала по лужам, как слон по болоту. Да и повозка гремела точно железная, когда колеса наезжали на камень или срывались в особенно глубокую рытвину.

Правда, пока это было не опасно, но скоро они должны были обогнуть озеро, и тогда часовой у плотины мог услышать шум.

«Нужно остановиться в лощине, - думал Ун. - Оттуда до плотины не больше половины ли. Я подожду, а тем временем русский убьет часового. Тогда мы подъедем и заложим бомбы…»

Сложные чувства владели корейцем.

С того момента, когда его, связанного, притащили на площадку и он увидел бесстрастные и суровые лица незнакомых людей, одетых в пятнистую невиданную одежду, он понял, что его путь каким-то неведомым образом пересекся с их судьбами.

От незнакомцев веяло такой силой, таким спокойствием и скрытой опасностью, что, будь познания корейца обширнее, он принял бы этих людей за существ с иной планеты. Но такая мысль не приходила ему в голову. Он был неграмотным крестьянином и не подозревал о многообразии и бесконечности вселенной, равно как и о существовании многих высоких понятий и категорий. Если бы у него спросили, что заставило его согласиться на участие в смертельном и рискованном деле, он не ответил бы. Не думая о сути и взаимосвязи явлений, он следовал какому-то внутреннему позыву, который внушал ему уверенность в правде его решений и поступков. И эту правду он впервые почувствовал в голосе и прочел в глазах никогда им ранее не виданных людей. Он мог бы не вернуться к ним и даже предать их, но не сделал ни того, ни другого, и, шагая по темной дороге, проваливаясь в рытвины и ухабы, вымокший и уставший от непривычного внутреннего напряжения, он тем не менее перебарывал его и думал лишь о конечной цели так внезапно свалившегося на него дела.

Он не сомневался в успехе. Только случайность или чрезвычайные обстоятельства могли помешать им выполнить задуманное. Но никаких помех пока не было и, как ему казалось, не предвиделось. Они все сделали чисто. Никто не видел, когда они выехали. Ун не такой дурак, чтобы ехать старой дорогой. Он провел лошадь по воде, а на ней следов не остается. Склад они закрыли, а труп часового спрятали. Его можно искать хоть до конца жизни. А кровь смоет дождь. Летчики в казарме? Они тоже ничего не видели. Они перепились и горланили свои песни. А что им делать еще? Их ожидает последний полет. Их нагрузят бомбами, и они спикируют на палубы кораблей. Они сумасшедшие, эти летчики. У них у всех белые глаза… Часовой на плотине? Русский убьет его. Это не человек, а демон. Часовой у склада даже не вскрикнул, когда русский ударил его ножом. Так будет и на плотине. Никто не увидит их. Ночь. Солдаты спят, а когда бомбы взорвутся, Ун и русский будут уже далеко. Он отомстит за брата. И за всех тех, кого японцы утопили в ту страшную сентябрьскую ночь, воспоминания о которой преследуют его, как кошмар.


Еще от автора Борис Тимофеевич Воробьев
Весьёгонская волчица

Месть, ненависть, любовь, предательство, стремление понять друг друга и невозможность договориться – все эти чувства переживут вместе с главными героями и жители небольшой российской деревушки, где происходит действие повести.Герой повести Егор – потомственный охотник-волчатник. Он жил среди природы, как жили его дед и прадеды: растил дочь, любил лес, охотился, отстреливал волков. Но вдруг его жизнь пересекается с жизнью необыкновенной волчицы. История, которая произошла между Егором и вожаком стаи – умной, опытной, а потому крайне опасной волчицей, и стала сюжетом повести.


Вот брат твой!..

Отдельные произведения из авторского сборника Бориса Воробьева «Весьегонская волчица», 1989 г.«Братья наши меньшие»… Что мы знаем о них? Способны ли они любить и ненавидеть, защищать и мстить? Об этом расскажет книга. «Пойми самого себя в каждом живом существе» — таков лейтмотив включенных в нее произведений. Рассказывая о животных-обитателях разных географических зон, автор рисует панораму природы нашей страны.В авторский сборник вошли следующие повести и рассказы:Повести: «Мой нежный и ласковый зверь», «Дик», «Весьегонская волчица», «Вот брат твой!..»Рассказы: «Обида», «Сюмусю, дикий пес», «Последняя ночь».


Легенда о Гончих Псах

«Легенда о Гончих Псах» - повесть о погонщиках ездовых собак. В основу ее легли впечатления виденного и пережитого автором в период его работы на Курильских островах. Любовь к своему материалу чувствуется у Бориса Воробьева во всем - и в описаниях природы, и в точно схваченных бытовых деталях, и в характеристике героев, делающих незаметное, но трудное и важное дело.


Обида

Из книги Бориса Воробьева «Десять баллов по Бофорту». В книгу вошли повести и рассказы о войне и о людях наших дней, работающих в трудных условиях Севера и Дальнего Востока. Повести: Прибой у Котомари, Легенда о Гончих Псах Рассказы: Один день июля, Нейтральные воды, Последняя ночь, Сюмусю, дикий пес, Обида.


Дик

Отдельные произведения из авторского сборника Бориса Воробьева «Весьегонская волчица», 1989 г.«Братья наши меньшие»… Что мы знаем о них? Способны ли они любить и ненавидеть, защищать и мстить? Об этом расскажет книга. «Пойми самого себя в каждом живом существе» — таков лейтмотив включенных в нее произведений. Рассказывая о животных-обитателях разных географических зон, автор рисует панораму природы нашей страны.В авторский сборник вошли следующие повести и рассказы:Повести: «Мой нежный и ласковый зверь», «Дик», «Весьегонская волчица», «Вот брат твой!..»Рассказы: «Обида», «Сюмусю, дикий пес», «Последняя ночь».


Мой нежный и ласковый зверь

Отдельные произведения из авторского сборника Бориса Воробьева «Весьегонская волчица», 1989 г.«Братья наши меньшие»… Что мы знаем о них? Способны ли они любить и ненавидеть, защищать и мстить? Об этом расскажет книга. «Пойми самого себя в каждом живом существе» — таков лейтмотив включенных в нее произведений. Рассказывая о животных-обитателях разных географических зон, автор рисует панораму природы нашей страны.В авторский сборник вошли следующие повести и рассказы:Повести: «Мой нежный и ласковый зверь», «Дик», «Весьегонская волчица», «Вот брат твой!..»Рассказы: «Обида», «Сюмусю, дикий пес», «Последняя ночь».


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.