Президент Московии - [2]

Президент попытался встать – время до отлета президентского кортежа ограничено, а дел было много. Утренние молитвы: Мытаря, Святому духу, Трисвятое, Молитва Господня, Молитва ко Пресвятой Троице и далее по Молитвослову. На это отводилось от семи до девяти минут. После этого – зарядка 10 минут, личный туалет – 15 минут, принятие утренней пищи – 20 минут. Сбор – 5 минут, и три отряда сверхскоростных вертолетов «Черный питон», израильского производства (по семь штук в каждом отряде) взмывал в мгновенно пустеющее в радиусе 500 километров небо над Москвой. Никто никогда не знал, в каком отряде и в каком вертолете полетит Президент. Это он решал самолично в последнюю секунду.

Надо было вставать…

Но он неподвижно сидел на кровати, глядя в одну точку. Одна тапочка соскользнула с правой ноги, другая покачивалась, застряв на оттопыренном большом пальце левой. Было слышно, как где-то за стенами главного здания резиденции переговариваются по рации охранники, глухо заурчали моторы истребителей прикрытия. Мерно постукивал маятник старинных напольных часов. Пора было встать, подойти в Красный угол – небольшой домашний иконостас и, осенив себя крестным знаменем, начать молитву. Надо было двигаться, но он сидел и смотрел в одну точку – на допотопный отрывной календарь, непонятно, каким образом, очутившийся на стене прямо напротив его кровати, застрявший на 29 декабря 202… года. Какая-то смутная тревога впервые за последние годы защекотала в горле, под желудком, в паху. Причин для тревог не было решительно никаких. Всё было под контролем, страна жила в радостном предвкушении следующих Единодушных Выборов, хорошего урожая и повышения цен на энергоносители – европейцы с этой иглы давно уже слезли, Китай раскопал свои недра и качал это добро куда ни попадя, хотя сам, вслед за Европой и Америкой давно перешел на альтернативные искусственные виды топлива. Однако ещё многие дружественные страны ценили братскую поддержку Великого брата. Если удастся протянуть нить в Бангладеш, население опять вздохнет полной грудью и заживет свободной богатой жизнью. Ситуация в стране и в мире, основательно привыкшем к необходимости с ним сосуществовать, его не тревожила, не могла тревожить.

Что его могло действительно волновать, так это – его дети. Уже с первых дней своего правления он позаботился, чтобы они жили абсолютно автономной жизнью, вне всякого внимания прессы, анонимно и подальше от родных пенатов. Сыну он давно поменял все анкетные данные: и фамилию, и отчество, и дату рождения. Можно было поменять цвет кожи, но сын неожиданно уперся рогом. Пришлось временно смириться. Дочь опять выходила замуж, но и ей, на всякий случай, он загодя подготовил индифферентную девичью фамилию и убрал предыдущих мужей. Все старинные друзья, реально претворявшие его указания, занимавшиеся конкретикой по сокрытию его детей, уже давно переселились в мир иной. Кто погиб в авиакатастрофе, кто случайно утонул, купаясь в своем джакузи, кого ревнивый муж пристрелил, кто объелся несвежими устрицами на Ривьере… Об этих несчастьях он узнавал из газет или докладов подчиненных – Интернетом он принципиально не пользовался – и искренне сожалел: он часто вспоминал о них, их ему не хватало. Он сделал всё, чтобы обезопасить своих детей, своих внуков и правнуков, их семьи в случае непредвиденных обстоятельств, а то, что эти обстоятельства неизбежно возникнут, как только он чуть-чуть ослабит вожжи или на секунду отпустит руль, в этом он не сомневался. Они – его любимые ребятишки – вели себя разумно, скромно, даже испуганно, как ему казалось при их редких тайных встречах, и почему-то отчужденно, как будто стесняясь его… Жена… Ну, что жена. На то она и ЕГО жена, чтобы сидеть тихо, незаметно, не вылезая из монастырей, благотворительных сообществ и персональной закрытой лечебницы, то есть соблюдая все писаные и неписаные правила их игры. Один раз в начале совместной жизни она взбрыкнула, но он показал, кто в доме хозяин, мало ей не пришлось. И сделал это он не потому, что имел что-то против ее балета, ее Кировского театра. Ему льстило, что у него – рыжего низкорослого увальня – жена – балерина, причем уже достаточно известная, и не потому, что ревновал ее, как она думала, или хотел всегда и всюду видеть ее под своим боком, и даже не из-за известного всем мужьям знаменитых жен опасения быть «мужем X». Ему было необходимо раз и навсегда показать ей, ЧТО может быть, если она вольно или невольно нарушит установленные им правила «совместного проживания». И она урок усвоила.

Со стороны детей и жены он беды не ждал, так же как и не видел оснований для беспокойства за них. По молчаливому, но безупречно действенному соглашению между ним и всеми его оппонентами и даже врагами все их взаимоотношения и разборки семей не касались. Друг с другом могли делать всё, что угодно, но семьи – табу. До сего дня этот рыцарский закон соблюдался неукоснительно. Он – Президент – подавал этому пример, ибо считал себя рыцарем, коим был в действительности – рыцарем Ордена Избранных Меченосцев.

Нет, невнятная угроза исходила совсем из другого источника. Из какого? – Этого он впервые за десятилетия своей заоблачной жизни не понимал.