Прежняя любовь - [142]

Захлопнув за ним дверь, я поспешно запираю ее на задвижку и цепочку и спешу к задней двери, чтобы убедиться, что она тоже заперта. Затем я опускаюсь на пол и прижимаю к себе Бутча.

— Ты в порядке? — спрашивает Джек.

— У меня все хорошо, — заверяю его я. — Все просто отлично. Просто я хотела отделаться от Гектора. Мне показалось, что он расположился надолго, а я была к этому не готова.

— А, понятно.

— Послушай, когда вернешься домой, я хотела бы с тобой поговорить. Мы ведь давно собирались это сделать.

— Да.

— Так вот, я хочу поговорить с тобой о нас и… я очень многое хотела бы тебе объяснить. Пока. До вечера.

— Я тоже хочу с тобой поговорить, — отвечает Джек. — Постараюсь приехать пораньше.

Мы прощаемся, и я снова прижимаю к себе Бутча. Я думаю о Джеке и о том, как все эти годы он один на один имел дело со смертью — и жизнью — Евы. Он ни с кем не мог о ней поговорить, поэтому не было ничего удивительного в том, что он и от меня закрывался.

Должно быть, он был очень одинок. Я надеюсь, что, если расскажу ему правду, это поможет ему избавиться от чувства вины за то, что она умерла в одиночестве. И, может быть, если он узнает, что есть еще один человек, который посвящен в тайну ее жизни, ему станет легче о ней говорить и легче смириться с ее уходом. Возможно, он возненавидит меня за то, что я разрушу существующий в его воображении образ отца, и за то, что я расскажу ему о Еве все, чего он не знает. Но, по крайней мере, после этого он будет окончательно свободен. Джек освободится от контроля отца и сможет отпустить Еву.

Ради собственной безопасности я должна все рассказать Джеку. Я обязана показать ему ее дневники. Я не хочу причинять Джеку боль или становиться причиной того, что он снова начнет перебирать каждую минуту своей жизни с Евой. Но я также не хочу становиться жертвой убийцы. Гектор вернется. Он будет приходить сюда, пока не добьется желаемого. А желает он убить меня и при этом снова остаться в стороне.

Два часа спустя Джек звонит мне еще раз. Его голос срывается от беспокойства. Он сообщает мне, что не сможет приехать домой сразу после работы.

— У отца обширный инфаркт, — объясняет он. — Врачи считают, что он не дотянет до утра.

Джек

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, отец привел меня в бордель и попытался заставить выбрать женщину, с которой я лишился бы невинности. Я отказался, после чего он стал обращаться со мной как со слабаком и неудачником. Когда мне было двадцать девять, я узнал, что, когда моя жена была проституткой, она спала с моим отцом. В тридцать три года я на секунду, на долю секунды, задался вопросом, не был ли отец убийцей моей жены. Эта мысль пришла из ниоткуда и там же исчезла, но я всегда считал отца способным на убийство. Особенно на убийство того, кого он и человеком не считал. Например, бывшей проститутки. Но это была мимолетная мысль. Она не основывалась на фактах и поэтому не позволяла сделать какие-либо выводы. Потому что, даже если человек и способен на убийство, это не означает, что он его на самом деле совершит.

Сейчас я сижу у двери больничной палаты. Возможно, я скоро буду думать, что, когда мне исполнилось тридцать восемь, умер мой отец, но я переживал не столько за себя, сколько за мать. Я собственными глазами видел, что сделала с Евой смерть ее матери. Я не думаю, что буду испытывать нечто подобное. Сейчас мама там, с ним, а мой брат Джефф вот-вот примчится из Шотландии.

Я сижу на стуле, опираясь затылком о стену. Мне кажется, что я всего несколько минут ожидаю новостей от Либби. Мне кажется, прошло всего несколько минут с тех пор, как мне даже молиться было страшно. Я боялся, что Бог ответит мне тем же, что и в прошлый раз. Молиться за отца мне и в голову не пришло.

— Как ты? — спрашивает Либби.

Я открываю глаза и вскакиваю со стула. Неужели она действительно здесь?

— Либби? Почему ты здесь?

— У тебя был такой испуганный голос! Я должна была убедиться, что ты в порядке.

— Как ты сюда добралась? — спрашиваю я.

— На такси.

— Ты села в машину?

— Да, я села в машину. Я закрыла глаза и вцепилась в ручку дверцы. Я всю дорогу молилась и глубоко дышала, а несколько раз чуть не закричала. Но вот я все-таки здесь.

— Ты сделала это ради меня?

Она кивает, как будто в этом нет ничего особенного.

— Какие новости? — спрашивает она.

Я вспоминаю, как Ева когда-то сказала, что боль любимого человека переносить труднее, чем свою собственную. Либби ради меня села в машину, хотя два дня назад при одной мысли об этом у нее едва не случился нервный срыв.

— Пока никаких, — отвечаю я.

Мы сидим на стульях и неотрывно смотрим на дверь палаты.

— Она никогда не была мне другом, — говорю я Либби, и она, поворачивая обритую, покрытую едва отросшими волосами голову, обращает ко мне свое прекрасное лицо. — Ева никогда не была мне другом, — поясняю я. — Не буду отрицать, я ее страстно любил. Но я не буду отрицать и то, что я и тебя страстно люблю. Но я также люблю тебя и вполне рационально, всецело, как друга, как человека, на которого могу положиться на все сто процентов.

Она берет меня за руку и соединяет наши тела, продев свои пальцы между моими.