Прежде чем я упаду - [86]

— Нет, не забыла… — начинаю я.

Роб перебивает спокойным, очень тихим голосом, который сочится злобой — тяжелой, холодной и едкой:

— Ты столько распиналась о Дне Купидона — и сама же пошла на попятный. Как всегда.

У меня бурлит в животе, словно там переваривается целая корова, но я вздергиваю подбородок и устремляю взор на Роба.

— Как всегда? Ты о чем?

Он проводит рукой по глазам и внезапно кажется гадким. Я вспоминаю, как отец показывал фокус — проводил рукой по лицу и становился то веселым, то грустным в одно мгновение.

— Полагаю, ты в курсе. Ты не слишком-то любишь выполнять свои обещания…

— Психотревога, — предупреждает Линдси, вероятно пытаясь снять напряжение.

Отчасти получается. Я вскакиваю так быстро, что опрокидываю стул. Роб смотрит на меня с отвращением, пинает стул ногой — не сильно, но громко — и добавляет:

— Приходи, поговорим.

Он вылетает из столовой, но я больше не обращаю на него внимания. Я наблюдаю, как Джулиет плывет, скользит, парит, словно уже умерла и перед нами лишь разрозненные отрывки ее жизни.

В руках у нее ничего нет, ни единого цветка, только пухлый коричневый бумажный пакет, как обычно. Разочарование настолько тяжело и реально, что я ощущаю его вкус, горький комок в горле.

— …а потом вошел купидон с охапкой роз. Честное слово, не меньше трех дюжин, и все для Джулиет.

Я вихрем оборачиваюсь.

— Что ты сказала?

Элли чуть хмурится, услышав мой тон, но повторяет:

— Психе только что принесли огромный букет. В жизни не видела столько роз. — Элли хихикает. — Наверное, у нее появился маньяк-преследователь.

— Не понимаю, что случилось с нашей розой. — Линдси надувает губы. — Я же специально проинструктировала: на третьем уроке, биологии.

— Что она сделала с ними? — перебиваю я.

— С чем? — уточняет Элли.

— С розами. Она… она выкинула их?

— Тебе-то какое дело? — морщит нос Линдси.

— Просто… да никакого. Просто…

Все удивленно на меня смотрят. У Элоди открыт рот, и я вижу в нем полуразжеванную картошку фри.

— По-моему, это мило, ясно? — оправдываюсь я. — Если кто-то послал ей столько роз… Ну, не знаю. По-моему, это мило, вот и все.

— Наверное, она сама послала их, — шутит Элоди.

Наконец я теряю терпение.

— Почему? Почему ты так говоришь?

Элоди дергается, будто я ударила ее.

— Просто… это же Джулиет!

— Вот именно. Это Джулиет. Тогда в чем смысл? Всем плевать на нее. Никто не обращает на нее внимания. — Я наклоняюсь вперед и прижимаю обе руки к столу; голова пульсирует от злости и разочарования. — В чем смысл?

— Это потому, что ты расстроилась из-за Роба? — хмурится Элли.

— Точно. — Линдси скрещивает руки на груди. — Между прочим, что случилось? У вас все нормально?

— Дело не в Робе, — выдавливаю я сквозь сжатые зубы.

— Мы просто пошутили, Сэм, — встревает Элоди. — Вчера ты заявила, что у Джулиет наверняка бешенство и ты боишься подходить к ней слишком близко — как бы не укусила.

После этой фразы я окончательно ломаюсь. Вернее, когда Элоди напоминает, что я так рассуждала: вчера, шесть дней назад, целый другой мир назад. Как это возможно: изменить так много и быть не в силах ничего изменить? Вот что самое ужасное в происходящем — чувство полной безнадежности. На самом деле вопрос, обращенный к Элоди, давно терзал меня. В чем смысл? Если я умерла… если я ничего не могу исправить — в чем тогда смысл?

— Сэм права, — подмигивает Линдси, все еще ничего не понимая. — Сегодня День Купидона, забыли? Сегодня положено любить и прощать всех, даже психов. — Она поднимает розу как бокал шампанского. — За Джулиет.

Элли и Элоди поднимают свои розы, смеются и хором откликаются:

— За Джулиет!

— Сэм? — Линдси выгибает бровь. — Ну же, тост!

Но я уже направляюсь в глубину сектора выпускников, к двери, которая выходит на парковку. Линдси что-то кричит, а Элли сообщает:

— Она не выкинула их, ясно?

Все равно я не останавливаюсь, пробираюсь среди столиков, заваленных едой, розами и сумками. Народ безмятежно болтает и смеется. Живот пронзает боль, похожая на сожаление. Мир кажется настолько глупым, радостно-нормальным: все попросту убивают время, потому что у них уйма времени. Минуты утекают, потраченные на темы «кто с кем» и «ты слышала».

На горизонте — черная неподвижная гряда облаков, занавес, который скоро задернется. На парковке, покачиваясь на цыпочках, чтобы не замерзнуть, я выискиваю Джулиет. Из машины на Аллее выпускников гремит музыка. Серебристый «таурус» Кристы Мерфи мчит к выезду. В остальном на парковке ни души. Джулиет растаяла где-то среди металла и асфальта.

Я вдыхаю и выдыхаю облачко пара, наслаждаясь острым покалыванием воздуха в горле. Я почти рада, что Джулиет исчезла. Не знаю, что сказала бы ей. К тому же она не выбросила цветы. Это хороший признак. Еще секунду я покачиваюсь на цыпочках, размышляя о своем грядущем освобождении. Мне столько предстоит сделать в жизни! Подняться на Гусиный мыс с Иззи, пока она еще не слишком взрослая. Потусоваться вдвоем с Элоди. Съездить в Нью-Йорк, сходить на матч «Янкиз» с Линдси, налопаться хот-догов и освистать игроков.

Поцеловать Кента. По-настоящему поцеловать, медленно и долго, где-нибудь на улице… возможно, во время снегопада. Возможно, в лесу. Он наклонится ко мне, и у него снова будут снежинки на бровях, и он отведет волосы с моего лица и положит теплую руку на шею, удивительно теплую, почти обжигающую…