Прежде чем увянут листья - [28]

Оценки отдельных солдат ниже общего итога. Пожалуй, больше всех отстал Зигфрид Цвайкант. Он сумел отжаться всего пять раз, а после этого был уже не в состоянии подняться на ноги. При тройном прыжке он оттолкнулся одновременно обеими ногами, а в кроссе на длинную дистанцию сошел с нее после первого километра. Не помогли никакие советы и подбадривания. Не лучше выглядел он при переползании и преодолении штурмовой полосы.

Отделение Рошаля не спасло даже то, что Уве Мосс, приложив все свои усилия, стал лучшим во взводе, а Вагнер получил очень высокие оценки. Оценка Цвайканта — «неуд», а при «неуде» отделению уже ничто не поможет.

Мосс крайне возбужден. Когда отделение возвращается в казарму, он громко и презрительно восклицает:

— «В здоровом теле — здоровый дух!» — сказал когда-то кто-то. Тебе это известно, Светильник?

— Разумеется. С одним только уточнением: тот, кто это сказал, ни во что не ставил здоровое тело, если оно не направлялось ясным сознанием. Думаю, я осветил этот пункт, если, конечно, ты схватываешь ход моей мысли…

Окружающие их солдаты хихикают. А вот и Рошаль подает голос:

— Прекратите, сейчас все будет ясно. Наше отделение могло бы занять первое место, если бы вы, рядовой Цвайкант, проявили больше старания.

Юрген решает, что пора подключиться и ему:

— Усвойте, рядовой Цвайкант, что армия не то место, где набивают руку в парламентских дискуссиях. Армии нужны солдаты, способные в совершенстве овладеть военной выучкой. Надеюсь, в скором времени вы будете более успешно выполнять свои обязанности.

По всему видно, что Цвайканту очень хочется возразить, но он вытягивается по стойке «смирно»:

— Есть! Разрешите быть свободным?

Подведение предварительных итогов по тесту не радует. Юрген ограничивается сдержанной похвалой в адрес Майерса, дает указания по совершенствованию боевой подготовки на будущее. У командиров отделений вопросов нет, и лейтенант отпускает их. Глезера же он просит остаться.

Старшина бросает взгляд на часы и морщится.

— В чем дело? — спрашивает лейтенант.

— Ничего особенного. Просто у меня кое-какие дела.

Лейтенант меряет старшину взглядом, но сдерживается и спокойно говорит:

— Если ничего особенного… тогда давайте договоримся: в любое время суток я к вашим услугам. Надеюсь, что могу рассчитывать на такое же отношение к себе… Естественно, если не произойдет ничего особенного. — Последнюю реплику лейтенант сопровождает улыбкой в надежде, что старшина не обидится, но не таков Глезер.

— В любой момент к вашим услугам. Не припоминаю случая, когда бы это было не так.

— Тогда мы поняли друг друга… А теперь о том, что мне не нравится…

Старшина сразу становится предельно внимательным:

— О чем это вы?

— Последние дни, Глезер, я наблюдал за вами. В обращении с солдатами вы нередко используете выражения, которые у нас не приняты.

Старшина искренне удивлен:

— Например?

— Пожалуйста. При отработке тройного прыжка вы назвали рядового Цвайканта австралийским кенгуру. Кстати, других кенгуру на нашей планете нет. Когда Мосс преодолевал штурмовую полосу, вы назвали его питекантропом. Кто-то у вас «попрыгунчик», кто-то «подстилка». Да и прилагательные вы выбираете не самые благозвучные: «хромой», «желторотый». Кажется, достаточно?

На лице Глезера замешательство и сомнение, но он убежденно возражает:

— Товарищ лейтенант, вы, наверное, шутите? Эти слова никто не воспринимает как оскорбление, поверьте мне… Когда солдаты собираются за кружкой пива…

— Я имею в виду не отношения за кружкой пива, — спокойно замечает лейтенант, — а отношения между начальником и подчиненными.

Улыбка на лице старшины словно застывает. Он вскакивает со стула, и голос у него срывается:

— Не хотите ли вы сказать, что я не знаю, что такое армейская служба? Подобных упреков, товарищ лейтенант, мне слышать не приходилось, а я ношу форму гораздо дольше, чем вы. Извините…

Юрген с трудом сдерживает гнев. Он тоже встает и вплотную подходит к Глезеру — они почти одинакового роста, правда, старшина пошире в плечах и более мускулист. Они пристально смотрят друг другу в глаза, и после некоторой паузы лейтенант подчеркнуто спокойно говорит:

— Дело не в том, кто сколько служит, а в отношении к солдатам, которые должны научиться всему тому, что за долгие годы приобрели вы, старшина. Вы согласны?

Глезер не говорит ни да ни нет. Он смотрит в сторону и не без упрямства заявляет:

— Так точно!

— В таком случае желаю приятного отдыха. — Лейтенант хочет попрощаться со старшиной за руку, но тот резко отдает честь и выходит из комнаты.

Юрген долго не может восстановить душевное равновесие. И в казарме, и по дороге к поселку на душе у него кошки скребут. Стоит ему заметить беседующую пару, как невольно приходит мысль, что речь идет о нем и Лило, что в деревне уже посмеиваются над его легкомысленным флиртом, а когда его вызывают к командиру роты, он всякий раз придумывает себе оправдания. Он пытается написать Марион, однако в конце концов комкает листы и швыряет их в корзину. Кантер наблюдает за ним, но помалкивает.

Первая репетиция с певческой группой тоже проходит под впечатлением того злополучного дня. Юрген никак не может сосредоточиться и даже испытывает испуг, когда кто-нибудь упоминает при нем Лило. У него все же хватает выдержки изложить ребятам свои условия, на которых он готов помочь им стать настоящим хором.