Прежде чем сдохнуть - [53]

Пока мы злобно пихались, драгоценное время утекало.

— Это важно! Ты не все знаешь! Выйдем отсюда, и я тебе все объясню, – пыталась я договориться.

Юрка не поддавался. Мы слишком замешкались. Нина могла в любой момент появиться на пороге. Она и появилась. И, кажется, даже не очень удивилась, застигнув нас врасплох.

— Я так и поняла, что меня нарочно выманили, – устало моргнула она короткими ресницами, созерцая наши потрепанные фигуры. Она почему‑то даже не взбесилась. – Чаю будете, во–ришки?

Я поняла, что в этот раз она не собирается меня бить, и это вернуло мне бодрость и кураж.

— Не откажусь, – я делала вид, как будто ничего особенного не произошло.

А этот идиот Юрка тут же начал все портить, рассыпаться в извинениях и лебезить. Вот ссыкло! И это от него‑то я ожидала крепкой мужской поддержки и защиты? Я злобно зыркнула на него, взглядом приказывая заткнуться. Я поняла, что мне срочно надо его слить. Выпроводить. Избавиться.

Он, похоже, тоже хотел убраться, но не знал, как бы половчее это сделать. Я облегчила ему задачу:

— Юра, я тебя втянула в эту историю. Ты даже не в курсе, во что ввязался. И, думаю, для нас всех будет лучше, если ты сейчас уйдешь. Отдуваться за эту ситуацию я должна одна.

Юра для проформы побрыкался, изображая рыцарство и высокие моральные принципы, но не слишком. И, облегченно вздохнув, закрыл за собой дверь. Напоследок он выразительно пронзил меня взглядом.

Мы с Ниной остались вдвоем.

— Ты можешь продолжить искать то, что тебе нужно, – не без издевки предложила Нина.

— Прости, – я наконец сочла нужным тоже извиниться. – Скажи, кто этот человек, о котором ты пишешь свои письма?

— Почему я должна тебе это рассказывать? – Нина смотрела так, что всякие игры, кокетство, полуправды делались неуместными.

— Потому что я хочу это знать. Мне почему‑то кажется, что мне это важно знать. Еще потому, что я многое про тебя знаю. И я не верю, что ты отравила тех несчастных футболистов. (Нина едва заметно дернулась всем телом, но тут же взяла себя в руки.) А еще потому, что у меня есть одна вещь, в которой ты очень нуждаешься. И я должна понять, почему мне стоит тебе ее отдать.

— Что это за вещь?

— Я пока и сама не знаю, что это за вещь. Это бумаги. И они для тебя. Судя по всему, они ждали тебя много лет.

Нину после этих слов повело, как будто ей только что сделали спиртовую капельницу – она обмякла и растеклась по креслу.

Похоже, она и вправду очень ждала каких‑то документов. Как все, однако, удачно сложилось!

— Ты их читала? – Нина прищурилась.

Я отрицательно покачала головой.

— Собственно, почему бы и не рассказать? Опасаться мне совершенно нечего. Я свое отсидела.

— Ты хочешь сказать – «чужое отсидела»?

— Давай по порядку!

Я поняла, что дальше мне уже не придется ее уговаривать, разводить и продавливать. Чтобы вода хлынула, достаточно лишь один раз проковырять дырочку в плотине, а дальше вода уже сделает все сама. Сама разнесет остатки сдерживавшей ее преграды. Это я точно, как журналист, знала. Когда человек долго молчал о чем‑то, что‑то скрывал, а потом вдруг принял решение выговориться, то рассказывать он будет подробно, не опуская ни одной детали, эмоционально, искренне. Так, как сможет рассказать лишь однажды. Важно оказаться в нужный момент рядом с таким человеком, которого «прорвало», и подставить диктофон. И отличная статья–бомба готова.

— Я знаю, про меня здесь ходят слухи, что я была копирайтером в крутом рекламном агентстве, – начала Нина. – Я сама их запустила. И они – правда. Я действительно работала в рекламе и вела довольно крупных клиентов. Нейминг продуктов и услуг, тексты для наружки, сценарии радио- и телевизионных роликов, PR–концепции, креатив рекламных ивентов. В общем, все реально было очень круто.

Вся моя жизненная, эмоциональная и умственная энергия улетала в эту медийную трубу. Ты представляешь себе, каково это – вскакивать среди ночи, чтобы записать в прикроватном блокноте какую‑нибудь муру вроде «Видео: бэби борн, прогулка в парке, первый снег, пятки в волнах и т. п. Аудио: Лучшие моменты в жизни бесплатны. С Sony вы можете вернуться в них, когда захотите». Записываешь, тут же ощущаешь прилив нечеловеческой гордости за себя, такую креативную, и тут же следом как похмельем накрывает ощущением экзистенциальной бессмысленности и пустоты. Пустоты всего – и этого твоего ночного озарения, и твоего «креативного» вчера, и твоего «продуктивного» завтра. Наверное, с точки зрения смыслов моя работа была ничуть не хуже сотни других работ – кассира в банке или вахтерши какой‑нибудь. Наверное, если бы я была замужем или у меня рос бы ребенок, то не оставалось времени завязывать мозг в узел. Но я почему‑то жила одна. Ты заметила, сколько в нашем поколении блестящих, красивых, успешных теток совершенно не реализовались как женщины? Помню, придешь в начале двухтысячных в любой суши–бар в выходной, а за столиками сплошь и рядом шевелят палочками такие «девушки под тридцатник». В одиночестве или в однополых парах. Вот и я точно так же садилась и начинала ковырять палочками рис, читая модную книжечку, потом делала маникюры–педикюры, шла на урок испанского, а потом – в гости к такой же неприкаянной подружке или даже на концерт или в клуб. Иногда я даже просыпалась не одна, а с кем‑то. Но все равно оставалась совершенно отдельно от этого кого‑то, сама по себе. У меня как будто от рождения отсутствовал тот орган, которым одни люди цепляются за других и прилепляются к ним.