Прежде чем сдохнуть - [30]

И оказалось, что за то время, что мы не общались, и у него, и у меня произошло столько всего важного и интересного.

Обнаружилось, что он прочитал за время нашей дистанцированности друг от друга столько интересных книг! И он умел занимательно их пересказывать. А еще он начитался каких‑то психологических талмудов и теперь умел развлекать меня психологическими тестами с быстрыми результатами. Мне вдруг опять сделалось с ним интересно. Впрочем, я тоже не билась в грязь лицом, и мне было, что рассказать ему про актуальные тенденции в современном искусстве. Мы так забалтывались с ним на парковой пробежке, что делалось безумно грустно, когда таймер командовал окончание моциона и велел возвращаться домой, чтобы Сашка мог натянуть свою бизнес–кольчугу и отправиться в офис.

И хотя в семье все было так чудесно, я металась. Я не могла расстаться с Дюшей. Все хорошее, что случалось сейчас в моей жизни, как‑то таинственно совпало с его появлением. Я боялась, что если он исчезнет, то и все яркое и искрящееся в моей жизни закончится. Я все‑таки хотела быть с ним. С ним я чувствовала себя по–настоящему живой и настоящей. И по–прежнему со страхом и трепетом подумывала о разводе. Останавливало меня только одно: я не хотела делать больно Сашке. А он так по–собачьи преданно и с таким восторгом смотрел на меня, когда я выскакивала на него из примерочной в новом платье, так тщательно и с таким вниманием выбирал сельдерей, который в нашей семье ела только я, так радостно открывал мне дверь, когда я возвращалась по вечерам, что я понимала – любит. Черт побери, любит!!! А значит, ему без меня будет плохо и больно. И мне нельзя уходить. Это будет предательство.

В итоге мы так и не развелись.

Отношения с Андреем развивались по сценарию «замершая беременность». Для них требовалось освободить место, но я этого не делала. Они не могли развиваться – некуда было двигаться.

А все, что не развивается, – умирает. Примерно через полтора года этот болезненный, нездоровый, не нужный никому, кроме нас, роман закончился.

Он сидел в том же самом кресле, на котором мы так смешно боролись в наше первое свидание. И сказал, что это конец. И что он уезжает ставить в Европу, его пригласили в Прагу. Уезжает не один. Он женится. И еще у него будет ребенок. И что я должна понять, потому что это очевидно – у нас же не может быть детей. А он их хочет.

Я ответила, что все понимаю. И что я рада, что у него появятся жена и ребенок. Это здорово. Но я бы хотела, чтобы я тоже у него была. Я же не прошу его сделать мне предложение и все такое.

— Боюсь, это не понравится той, другой, которой я сделал предложение, – серьезно, без доли игры или позы ответил он.

Так вдумчиво ответил, что стало понятно: он взвешивал эти слова. И даже заранее их сформулировал, зная, что я начну цепляться.

Я поняла: это на самом деле все. Все!

Мы попрощались. Пожав друг другу руки. Как два товарища.

Меня отпустили. И я должна была отпустить. «Замершая беременность» больше не могла отравлять живые ткани. Пришло время очистительного выкидыша.

Сначала я сидела как замороженный овощ. Потом мне стало так хреново, как будто бы у меня на самом деле случился выкидыш на позднем сроке.

Неделю я не могла жрать, но меня все равно тошнило. Отвратительным, как прогорклое масло, желудочным соком. Противно было все: и все, что внутри меня, и все, что снаружи.

Потом тошнить перестало, но гадкий привкус во рту остался.

Пока я сидела на больничном, неожиданно и скоропостижно закрылся журнал, в котором я работала. Я только обрадовалась:

теперь не было нужды взбадривать себя и пинками выгонять на работу. Можно спокойно предаться отчаянию. И я делала это с полным погружением. Неделями я сидела дома у компьютера и бесцельно читала интернет. Плакала без повода и опять читала.

Интернет завораживал своей бессмысленной бесконечностью:

на каждой странице куда‑то манили еще двадцать гиперссылок, а на тех – еще сто. И в каждую можно было ткнуть мышкой. Так я могла кликать и кликать, картинки перед глазами менялись, но внутри меня не менялось ничего. Я придумала себе такую игру: забивала в Яндексе какое‑нибудь слово, тыкала по первой же ссылке из списка. Открывалось окно. Я загадывала, что ткну в нем на третью ссылку сверху. В следующем окне – на седьмую. Потом – на пятую. И так бесконечно. Цель была такая: чтобы в конце какая‑нибудь ссылка привела меня к той же самой первой странице, с которой все начиналось. Чтобы круг замкнулся. И тогда… Тогда что? Да ничего. Тогда можно будет забить в Яндексе новое слово и начать все сначала.

Так я могла сидеть часами. Пока в комнату не заходил муж. Он молча закрывал сотни окон Эксплорера на компьютере, гасил свет и уносил меня на руках в постель. Я отворачивалась, утыкалась носом в подушку и снова начинала плакать.

Потом я как‑то посчитала и обнаружила, что у меня уже два месяца не было месячных. Худшие опасения подтвердились – нет, я не залетела. Это начинался климакс. Старость. А за нею неотвратимо помахивала косою смерть.

Это окончательно добило меня. Если до этого меня посетила довольно тихая депрессия, то тут я впала в конкретную истерику. Я лежала на кровати и рыдала в голос, запрокинув голову и обхватив руками колени: