Прежде чем мы стали чужими - [32]

– Грейси, – сказал он, протянув мне стаканчик.

– Маттиас, – ответила я. Электричество между нами никуда не исчезло.

– Я взял тебе двойной.

– Я никогда раньше это не пробовала, – сказала я, застегивая ремень. – Но однажды надо попробовать все.

Я отпила глоток и удивилась, как мне понравилось сочетание остроты и соленого томатного вкуса:

– Алкоголь вообще не чувствуется.

– В этом вся штука, – засмеялся Мэтт.

Я повернулась и посмотрела ему в лицо. Под глазами у него были темные круги, а волосы торчали во все стороны. Но он все равно умудрялся выглядеть страшно привлекательно. Он тоже отпил глоток, взглянул на меня и разулыбался: «Хорошо, а?» Его голос был тихим и с такой хрипотцой, что у меня побежали мурашки по всей спине и ниже, туда, в пространство между ногами.

– Угу, – выдохнула я. Я думала о том, чем мы с Мэттом занимались несколько часов назад и что это значило для нас… Кем это сделало нас теперь…

Его улыбка исчезла, а выражение лица изменилось, как будто он мог прочитать мои мысли:

– С тобой все в порядке?

– Ага. – Я была в порядке и даже счастлива, и вся полна ожиданий – но я чувствовала и легкое беспокойство, даже не знаю почему. Казалось бы, мой первый раз был безупречным – можно сказать, почти невероятно прекрасным. Я слышала столько ужасных историй от девочек в старших классах, как ужасно, больно, противно было им в первый раз – это невозможно было сравнить с моей историей. Каждый ее миг был прекрасен. Мэтт не давил на меня, был так терпелив, так осторожен. Он был ласковым, знал все, что нужно, а потом был внимательным и нежным. Все воспоминания снова закружились в моей голове… как он касался меня рукой в темноте его крошечной комнаты… Его губы… его губы везде…

Мэтт смотрел, как я сидела с застывшим взглядом и раскрытым ртом. Он догадался, о чем я думаю, и подмигнул мне: «Я люблю это выражение твоего лица».

Потянувшись, я коснулась его губ своими, ища успокоения. Мы покорились потоку энергии, окружавшему нас, как будто питая его, мы рассчитывали его насытить. Мы начали целоваться медленно и нежно, касаясь друг друга языками, и вдруг я услышала неподалеку безошибочный звук характерного покашливания. Я обернулась через плечо. Женщина в крайнем кресле внимательно смотрела на нас. С виду это была бодрая дамочка из южанок, с обильной косметикой и взбитыми волосами, выкрашенными в яркий блонд.

Возможно, мы и в самом деле вели себя некрасиво, целуясь взасос в тесных креслах набитого самолета. Но мне было все равно. Если бы Мэтт попросил меня, я была готова раздеться догола прямо здесь.

Я улыбнулась ей. С выражением лица: «Все с вами ясно», она подняла глаза к небу и улыбнулась в ответ.

Мэтт казался вымотанным. Найдя мою руку, он крепко сжал ее, опустил голову на спинку кресла и закрыл глаза. Я взяла свой стаканчик с откидного столика и допила его в три больших глотка. Было очень вкусно, и алкоголь подействовал на меня почти мгновенно. Я положила голову Мэтту на плечо и заснула.

– Я забыла спросить, а как мы доберемся к твоей маме?

– Она встретит нас, – ответил Мэтт, выцепляя мой фиолетовый чемоданчик с багажной ленты.

Когда мы вышли из здания аэропорта Лос-Анджелеса, к нам подъехал коричневый минивэн. Мэтт открыл скользящую боковую дверь и раскинул руки:

– Мама!

Она счастливо просияла:

– Маттиас, я так скучала! Давайте забирайтесь скорей.

– Мам, это Грейс, – сказал Мэтт. Я, волнуясь, стояла рядом, пока он грузил вещи в машину.

– Грейс, я столько слышала о тебе. И так рада наконец увидеть. Меня зовут Алетта, – она потянулась, обернувшись из-за руля, и пожала мне руку. Она говорила с легким греческим акцентом. Хрупкая, тонкокостная, с резким, но красивым лицом и таким же безукоризненным носом, как у Мэтта. В ее темных волосах мелькали седые пряди, и на ней был тонкий длинный шарф, обмотанный вокруг шеи столько раз, что напоминал ворот свитера.

– Рада познакомиться, Алетта.

Мэтт сел на переднее сиденье, а я сзади, посередине. Вместо третьего ряда кресел, обычных для минивэна, там лежала куча разных материалов и инструментов для рукоделия, включая большой металлический гончарный круг.

– Маттиас, мне только что удалось раздобыть это колесо за копейки. Но мне нужна твоя помощь, чтобы разгрузить его в Лувре, – оно тяжелое, мне самой не справиться.

– Конечно, мам.

Она взглянула на него и широко улыбнулась:

– Что, больше не мамочка? Мой сын стал слишком взрослым, чтоб называть меня мамочкой?

– Мамочка, – отозвался Мэтт писклявым детским голосом.

– Дурачок.

Видно было, как легко им друг с другом. Хотела бы я так же общаться со своей мамой.

– Грейс, Маттиас говорил мне, что ты музыкант?

– Да, я занимаюсь музыкой.

– Ты играешь на виолончели?

– Да. Я могу играть и на других инструментах, но на виолончели получается лучше всего.

– У папы Мэтта дома стоит роскошный рояль. Ты должна поиграть на нем, когда вы пойдете туда в гости. Чертовски жаль, что такой прекрасный инструмент вынужден всю жизнь выполнять роль обычного предмета мебели.

– Точно, – поддакнул Мэтт.

– Может быть. Я подумаю, что бы такое сыграть, чтобы всем понравилось, – не могу сказать, что мне понравилась эта идея. Из того, что я слышала про семью Мэтта, можно было сделать вывод, что они окажутся суровыми критиками любого искусства.