Прежде чем иволга пропоет - [16]

Лицо у Насти было правильное, но скучное, как у куклы. А вот тело изумительное: спортивное, но не перекачанное, с длинными ногами и тонкой талией. И красивые плечи. Прямо-таки отличные плечи, особенно для пловчихи! Мне ужасно хотелось ее нарисовать, но просить Настю поработать натурщицей не стоило и пытаться.

Да и какой из меня художник. Так, любитель-мазила.

Однако уже на второй день я взялась за мольберт. У меня руки чесались написать самый что ни на есть слащавый пейзаж: озеро, лес, облака над лесом.

И тут неожиданно выяснилось, что у Кирилла аллергия на акриловые краски.

– У меня и на клей для обоев была такая реакция, – сказал он, почесывая розовое пятно на щеке. Оно стремительно краснело, по шее расползались два таких же.

Выход нашелся быстро. В ста метрах за коттеджем стоял сарайчик, довольно крепкий и даже закрывающийся на ключ. Там хранились лыжи и самокаты, велосипеды, принадлежности для рыбалки и разнообразный туристический хлам. Я обнаружила внутри коврики для йоги, шесть штук, аккуратно свернутых в рулоны, раскатала их и сложила в импровизированный топчан. Туда-то мы и перетащили принадлежности для рисования. К концу «переезда» Кирилл выглядел так, что я прогнала его и сама разобрала свои вещи.

Третий дом принадлежал нелюдимой тетке лет пятидесяти. Эту я даже толком не разглядела. Она исчезала рано, бродила по лесным тропам днями напролет, и только вечером в ее окнах ненадолго загорался свет. Пару раз мы замечали друг друга издалека; она сворачивала в сторону и исчезала, приветственно махнув рукой напоследок, чтобы ее поведение не выглядело грубостью.

Два коттеджа стояли пустыми. Еще в одном жили муж и жена, которых я увидела мельком, когда они паковали вещи.

А на следующий день после их отъезда в дом вселилась странная парочка. Двое мужчин, один – огромный, как бык, бритый тип, заросший жирком. Этот явно решил сбросить лишний вес и занимался как подорванный: с утра бегал вокруг озера, потом отжимался на полянке, приседал, подпрыгивал, махал ручищами и подтягивался на турнике, который опасно провисал под его тяжестью. Второго рассмотреть не успела.

Во взрослой жизни я освоила одно простое правило. При первой возможности надо подглядывать, шпионить, запоминать и быть готовым использовать то, что узнал. Информация – единственная ценность, которая была мне доступна. Ее нужно собирать при каждом удобном случае, а лучше – создавать случай самой.

В «Прибое» я забыла об этом. Расслабилась. Существовала сама по себе, не интересовалась ни Оксаной, ни ее мужем. И к чему это привело? Не появись там Кирилл, ревнивая баба придушила бы меня ночью подушкой и скормила фермерским свиньям.

Люблю подсматривать за людьми, когда они об этом не догадываются. Мало кто держит лицо, оставшись в одиночестве. У женщин сползают вниз уголки рта, щеки текут как у подтаявших снежных королев. Но и глаза смягчаются. Мужчин мне, по понятным обстоятельствам, за последнее время почти не довелось видеть. Но я знаю, что они могут меняться до неузнаваемости. Смотришь на какого-нибудь спящего шерстяного волчару, а из него лезет печальный ежик и фыркает.

Пока Кирилл спал, я выскользнула из дома и пробралась к коттеджу мужиков. Возле расчищенной площадки росла старая черемуха. Я огляделась, вскарабкалась по стволу, цепляясь за сучки, и уселась на ветке, поближе к стволу. От посторонних взглядов меня закрывали листья. Да и люди редко поднимают глаза вверх.

Ждать пришлось недолго. Как я и думала, первым вышел бирюк. Размялся, попрыгал, зачем-то растер затылок…

А затем стянул футболку.

Тут меня ждало два открытия. Во-первых, оказалось, что на нем ни грамма жира, сплошные мускулы. Бирюк подвесил на моем дереве мешок и давай пританцовывать перед ним и лупить его что было сил. Прямо машина для убийства! Бедная черемуха тряслась подо мной, точно колосок. Я обхватила ствол крепче, чтобы не упасть, представила, как от ударов облетят все листья и я откроюсь во всей красе – будто русалка на ветвях. Еще кота не хватает, но будь здесь кот, бедняга давно орал бы, вцепившись когтями в кору.

Во-вторых, на мужике не было татуировок. Я-то хотела поглазеть, что за партаки он набил себе за годы бурной молодости, но меня ждало разочарование. Шрамов у него хватало. А вот наколок не было.

Я про себя назвала его Бурым. Бурый – подходящее слово для этого типа. В нем и земля, и неподвижный валун, и хищный зверь.

Хлопнула дверь, из дома вышел, потягиваясь, его сожитель со стаканом то ли молока, то ли кефира.

Наблюдая за ними сверху, я решила, что эти двое все-таки не пара, а приятели. Этот, второй, рядом с Бурым казался натуральным дрищом, но вообще парень как парень. Чем-то на Кирилла похож, только поразвинченнее, что ли. Расслабленнее. В Кирилле все-таки чувствовалась внутренняя напряженность, и я уверена, что причина была не во мне.

– Ну-с, как успехи? – поинтересовался парень, обходя кругом приятеля, с которого лил пот. – Уже проработал дельтовидную?

– Макар, а Макар, – прохрипел Бурый. – Шел бы! Ты! Тренироваться!

Я поморщилась. Что за имя такое! Зато сразу ясно, что парню меньше тридцати, даже не надо в лицо заглядывать. Только с девяностых пошла мода называть детей разными диковинными именами, до этого, насколько я знаю, за партами сидели дружными рядами Лены, Светы, Иры, Наташи, да изредка – Аллочки. У мальчиков выбор был побогаче, однако и в списке мужских имен Макаров не было, могу поклясться.