Превратности любви - [3]

На вокзал он примчался с цветами задолго до прибытия поезда и никак не мог дождаться, когда же, наконец, прозвучит объявление по радио. Услышав «Поезд номер… „Симферополь-Москва“ прибывает…» кинулся на платформу, на ходу прикидывая, где же остановится нужный ему вагон.

Маша загорела, похудела и, как показалось Егору, очень похорошела. Она так явно обрадовалась встрече с ним, что он, не долго думая, выпалил:

— Машенька, выходи за меня замуж!

Кругом толпились люди, на них оборачивались — кто с недовольством, кто с откровенной завистью, — а они все стояли, обнявшись, на платформе возле опустевшего вагона.

Маша не стала кокетничать, ахать, что всё де так неожиданно, говорить, что должна подумать… Только кивнула и потянулась к Вадиму. Она всегда предпочитала обходиться без слов, если была такая возможность. Вот и теперь — обошлась.

— Я люблю тебя, — спохватился, наконец, Егор. — А ты?

— Гошенька, если бы ты был повнимательнее… Я тебя еще со школы люблю.

Она единственная называла его Гошей, а не Егором. И она действительно его любила: только его поглощенность своей профессией, вообще — творчеством помешало ему понять это давным-давно.

И родители Егора, и родители Маши восприняли их решение пожениться со спокойной радостью. Даже проблемы с жильем у будущих супругов не возникло: из двух трехкомнатных квартир сделали три двухкомнатные в одном и том же районе — около станции метро Коломенская.

Квартира молодых была в многоэтажном сине-белом здании, выходившем на набережную Москвы-реки. От вида из окон с непривычки к высоте кружилась голова, а будущее представлялось таким же безоблачным и великолепным, какими были эти предсвадебные недели удивительно ясного и теплого сентября. И даже несколько неожиданная для Егора просьба Маши обвенчаться не слишком его поразила, хотя до этого времени особой набожности в своей невесте он не замечал.

Маша оказалась права: церковный обряд был куда более ярким, торжественным и впечатляющим, чем состоявшаяся на несколько часов раньше, стандартная процедура регистрации брака в районном ЗАГСе на унылой, продуваемой, казалось, всеми ветрами, Кантемировской улице в неказистом типовом двухэтажном сооружении. Казенная роскошь помещения, ярко-розовые стены в сочетании с обильной позолотой положения не спасали.

Зато Царицынский парк, где стояла церковь, был прекрасен в багряно-золотой листве. И сама церковь, нежно-зеленая с белым, с невысокой колоколенкой и куполом, казалась такой уютной, теплой. Егор, чуть ли не впервые в жизни попавший в действующий храм, да еще в качестве одного из главных лиц церемонии, был не просто поражен — потрясен всем происходящим.

Священник благословил жениха и невесту. Потом подал им свечи и, взяв кадило, медленно отошел от них.

«Бла-го-сло-ви, вла-дыко!» — медленно, колебля волны воздуха, начал речитативом дьякон.

«Благословен бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков», — смиренно и певуче ответил священник…

Егор, досадуя на самого себя, никак не мог сосредоточиться на возвышенном и думал, в основном, о мирском. Он покосился на Машу: та стояла строгая, сосредоточенная и, судя по всему, повторяла за священником слова молитвы. Интересно, откуда она их знает?

Затем священник обратился к Егору, что-то сказал, но тот не понял смысла сказанных слов.

— Бери за руку невесту и веди, — негромко подсказал кто-то сзади.

Егор взял Машу за руку в кружевной белой перчатке. Священник зажег две нарядные свечи, затем взял с подносика кольца и со словами «Обручается раб божий Егор рабе божией Марии» надел обручальное кольцо на первый сустав пальца Егора, а затем благословил кольцом с теми же словами Машу.

Прочел еще одну молитву и надел кольца до конца. А потом повторил то же самое с кольцом Маши, только слова были чуть другими: «Обручается раба божия Мария рабу божьему Егору».

— Это был обряд обручения, — услышал снова чью-то подсказку Егор. — Впереди венчание. Держитесь, это не больно, только долго.

Егор с некоторым опозданием сообразил, что суфлирует его шафер, он же свидетель на гражданском бракосочетании, он же — ближайший друг по жизни еще со школьных времен. Вот уж не полагал, что Игорю известны такие тонкости церковных обрядов.

После обычных вопросов о желании их вступить в брак, и не обещались ли они другим, и их ответов началась служба. Егор уже внимательно слушал слова молитвы, желая понять их смысл, но не мог. Вместо этого по мере совершения обряда его душа становилась все спокойнее и просветлённее.

И уж совсем легко, весело и светло стало, когда он увидел запредельно счастливое лицо Маши.

Второй раз такое же выражение было на ее лице, когда через год после свадьбы они в той же церкви крестили новорожденную дочь Викторию. И еще раз — через полтора года на крестинах долгожданного сына Павла. Выйдя из церкви, Маша сказала:

— Ну вот, этого на ноги поставлю — и можно спокойно работать. Все, что нужно для счастья женщине, у меня есть.

Егор и сам был счастлив, только тогда, похоже, не понимал этого. Он вырос в семье, где родители не то чтобы ссориться, голоса никогда друг на друга не повышали. И считал, что это — норма семейной жизни.