— Она ведь у меня в положении…
— Ну, а я че и говорю! Хе-хе-хе…
Темнеет небо, пустеет улица, а Валерий Львович все сидит на лавочке. Вадик перебирается к нему на колени, и спит, посвистывая носиком. Слух и зрение Локоткова обостряются, ни одно движение, ни один шорох не пройдут мимо его внимания. И вот от реки поднимается высокая, худая, нескладная фигура. Это учитель физики Борис Семенович идет домой с рыбалки. Путь его лежит в стороне от лавочки локотковского дома, и Валерий Львович не может окликнуть его — боится разбудить сынишку. Да и о чем им говорить? Наконец учитель сам по белой рубашке замечает его, — машет рукой, хрипит что-то невнятно, и удаляется своей дорогой. И на душе у Локоткова снова делается больно, тяжело.
Слезы ненависти, бессилия что-то изменить подкатывают к горлу; Локотков трясет и крутит головой. Проклятая судьба, как ни успокаивай себя размышлениями о простоте и покое здешней жизни! Стоило любить науку, лезть вон из шкуры, превозмогая всяческую боль, чтобы теперь тратить время на разговоры, завезли ли рыбу в сельповский магазин!..
Таня в открытое окно зовет его домой, — он отвечает ей хриплым тягучим мыком. Она замолкает — знает, что в такие минуты мужа лучше не тревожить.
Ничего. Кто сказал, что все потеряно? Конечно, с ним самим завязано накрепко, навсегда, и никуда теперь не денешься. Но растет ведь Вадик, и вот еще кто-то должен появиться… Дети — вот последний и единственный шанс вернуться. Надо только научить их любить Историю так, как когда-то любил сам. Дальше — пусть идут своим путем. Он будет сбоку, сзади — рядом. Он подстрахует, подскажет, остановит в нужный момент. Он еще отыграет его, свой шанс.
Он еще придет к ним, и покажет, чего стоит.
Пускай не сам.
В конце концов, это не главное.
КОНЕЦ
