Претерпевшие до конца. Том 1 - [78]

Сына она не удерживала. В сущности, в самом деле, стыдно было бы офицеру отсиживаться дома, когда гибнет – Россия. Останься Родя в Глинском, ей, матери, было бы спокойнее. Но и стыдно было бы… Что её сын прячется, когда сражаются другие. Не так она воспитывала его. Не так воспитывал Николай.

Скрепила сердце:

– С Богом, сынок! – перекрестила размашисто, поднявшись и сбросив кремовую шаль на спинку кресла.

Только ни одно расставание прежде таким тяжким не было. Так и пронзало грудь: не свидеться больше. И перехватывало судорожно горло.

Зацокали копыта по дороге, поднялся столп пыли, и скрылся сын, растворился вдали. С женой простился скоро. Будто бы сторонняя была она. Тепло расцеловал сестёр. Обнял отца… А с Анной Евграфовной дольше прощался, стоял перед ней, смотрел потеплевшим взглядом, а она, со ступенек крыльца возвышаясь над ним, гладила обеими руками его вихрастую голову.

С той поры ни письмеца, ни весточки… На Дону генерал Корнилов создал Добровольческую армию. И сердце подсказывало – Родя, если только Бог сохранил ему жизнь, там. Больше и быть негде.

Глава 6. Опоздано

– Царь, царь… И что вам, в самом деле, дался царь? Можно подумать, что без царя уже и никак прожить невозможно! – Любич презрительно кривил тонкие губы. Что-то змеиное было в смазливом лице с аккуратно постриженными усиками. Вот, такие завсегда по паркетам хорошо шаркали в гостиных. А потом страшно революционных убеждений оказались!

Родион скрипнул зубами, не отвлекаясь от штопанья дыр на превращающейся в совершенные лохмотья рубахе. Не хотелось ввязываться в разгоравшийся спор. Знал себя: невмоготу будет в рамках учтивости удержаться. Уже и теперь не столько язык зудел, сколько руки – объяснить Любичу его… неправоту. С детских лет не выносил Родион подобных субъектов. Но в ту благословенную пору отношения выяснялись значительно проще.

– Что-то не очень-то получилось – прожить, господин поручик! – хмуро отозвался ротмистр Головня. – Ваши субчики Керенские с Милюковыми за считанные месяцы разбазарили всё то, что наши государи собирали веками.

– Тогда уж народ собирал, Виталий Валерьянович. А Самодержавие, оторвавшееся от него, чуждое ему, лишь стесняло народные силы.

– Вы зато освободили!

Гоготнуло пара голосов. Дурачье чёртово, смешно им. Так и прогоготали всю Россию, весельчаки…

– Нам просто не дали закончить! Но мы это исправим. Вот, подвинем «товарищей», соберём Учредительное собрание и…

– …настанет рай на земле! Уже насмотрелись, на что вы горазды!

– А вы горазды на что ж? Где ваши бородатые молодцы из Чёрной сотни? Многомиллионного союза, на который шли государственные средства? Почему организованное сопротивление большевикам начали не они, а эсеры? То-то же!

– А почему большевики оказались в России? Главари их? – не удержался Родион, чувствуя, как закипает кровь от победительного тона этого эсера в офицерском мундире. – Не ваш ли душка Керенский их запустил? Всех бы вас вместе взятых на одну перекладину…

– Полноте, Родион Николаич! Всё-таки мы здесь в одной лодке! – попробовал урезонить его корнет Ключинский.

– В одной! Верно! Только, боюсь, лодка такая непрочной будет и ко дну пойдёт! Или дыру в ней сделают некоторые попутчики! Им не привыкать!

Любич ничуть не смутился, и не сошла с лица его надменная ухмылка:

– Не доверяете эсерам, Родион Николаич?

– Я ещё в своём уме, чтобы доверять людям, у которых подлость и предательство является их сутью. А, тем более, тем из них, кто срывал погоны и цеплял красные банты, празднуя гибель своей Родины.

– У меня такое чувство, что вы эсеров хуже большевиков ненавидите.

– Вы правы, всю вашу эсерящую братию я ненавижу хуже большевиков. Большевики – враги открытые. С ними легче бороться. А вы, как гадюки. Пригреваетесь на груди, чтобы затем ужалить.

– Поосторожнее в выражениях, я дворянин.

– Ба! Разве для вас имеет важность принадлежность к отжившему и вредному классу?

– Родион Николаич, довольно! Не время теперь для свар меж своими! – махнул рукой дородный Головня, опасливо следя за накалом словесного поединка.

– Если бы своими! – вспыльчивый Родион уже не мог остановиться. – Горстка негодяев, знаний которых хватало лишь на газетные статейки и пустозвонство с трибун, решила, что они могут руководить государством! И каким! И в какой момент! Да кто им, полузнайкам, право дал близко касаться дел и вопросов, в которых они ни чёрта не смыслили? Кто дал право требовать себе власть им, не знающим, что с нею делать? Им покрасоваться хотелось! В историю войти! Вошли! Нас в эту проклятую историю втоптав, как в навоз… Нижайший поклон за это сукиным сынам!

– А тупоголовые бездари из кабинета министров, по-вашему, имели право занимать свои места? – раздражённо спросил Любич. – А сумасшедшая баба со своим бесноватым старцем имела право править государством, как помещица-самодурка вотчиной? А её подкаблучник-муж имел право…

Закончить поручик не успел, поверженный на землю знатным ударом кулака. Тут же на руках Родиона повисли Ключинский и Головня:

– Опомнитесь, господин капитан!

Стряхнув их, он приблизился к утиравшему платком с разбитого лица кровь Любичу, сказал хрипло: