Претендент на царство - [19]

— Тогда вам надо идти на старое кладбище. Там много Чесенковых. А здесь, на Троицком, только одна Дарья Фёдоровна… — и осеклась.

— Это та учительница, которая хранила предание о Голицыных?

— Да-а, — неприветливо и сухо подтвердила она и возмущенно потребовала: — А, собственно говоря, что вам у нас нужно?

Я кратко рассказал об иконе. Очень обтекаемо заметил: мол, хоть это и подарок моего хорошего знакомого, но надпись на ней меня смущает.

Наталья Дмитриевна слушала внимательнейшим образом, не перебивая, поджав бескровные губы, и теребила волнительно кончик траурного платка.

— Что ж, — произнесла строго, осуждающе, — теперь мне понятно, кто её украл.

— Она краденная?! — вырвалось у меня. Подтверждались самые худшие мои опасения.

— Да, это сделал Женька Норкин, вор-рецедивист. Его опять упекли за решётку. Кажется, в седьмой раз.

— И когда же это случилось?

— Что «случилось»? — недовольно уточнила она.

— Я имею ввиду кражу иконы.

— На Рождество, в начале января. Женька — племянник Дарьи Фёдоровны — пояснила Ловчева. — А Сёмка Силкин, когда явился, так угрожал убить Женьку, обыск с милицией устроил в его пустой развалюхе. Но тот, значит, уже успел часть краденного сбагрить. Ведь он украл ещё и старинный пистолет, который Дарья Фёдоровна всю жизнь прятала от Сёмки и завещала мне передать в музей.

— Простите, Наталья Дмитриевна, выходит, Дарья Фёдоровна владелица иконы? — уточнял я о своём.

— Ну да, да! — всполошилась она. — Кто же ещё? — Однако сообразила, что мне это не вполне понятно, а потому смягчилась: — Впрочем, откуда вам-то знать? А икону попросила меня отдать Семёну. Всё надеялась, что, может быть, он образумится.

— Вот, оказывается, какова истина, — вздохнул я. — Значит, Дарья Фёдоровна Чесенкова.

— Да она-то и была последняя Чесенкова, самая настоящая. Да, самая настоящая, — повторила она. — Дочь Хромого доктора Фёдора Филипповича Чесенкова. Он был первым доктором в нашей Гольцовской больничке, сам её обустраивал, но судьба у него трагическая: погиб не по своей воле.

— А кто же погибает по своей воле? — осторожно заметил я, чтобы подтолкнуть её к откровениям.

— Это так, но только погиб он как враг народа на Соловках. Знаете такие острова в Белом море?

— Кто же не знает изначальный ГУЛаг? А за что же его осудили?

— Этого никто не знает. Даже сама Дарья Фёдоровна не знала, хотя обращалась в органы. Мы с ней предположили, что просто ОГПУ выполняла план по врагам народа, — саркастически бросила она, горько усмехнувшись, и я понял, что она не настроена продолжать эту тему. Решил уточнить о Семёне Силкине, уже не то что подозревая, а убеждённо догадываясь, что это тот самый разухабистый господин в антикварной лавке, который стрелял из «пистолета Дантеса», не представляя, что он наследственный. Я только теперь понял, чего не договаривал антиквар Базлыков, принявшийся так настойчиво дарить мне икону. Наследник-то с пьяных глаз просто её не углядел. Ныне же я оказался в достаточно непростой ситуации.

— Скажите, Наталья Дмитриевна, а Семён Иванович Силкин тоже является племянником Дарьи Фёдоровны Чесенковой?

Я специально вставил в свой вопрос отчество Силкина для подтверждения неприятной, уже угнетающей мою совесть догадки. Но Ловчева восприняла это как само собой разумеющееся.

— Нет, Семён Иваныч… — и тут она возмутилась: — Да никогда не буду его величать по имени-отчеству! Сёмка он для меня — и всегда так будет! В общем, Сёмка — это её единственный сын.

— Сын? — поразился я. Это ещё более осложняло ситуацию, делало её совсем непростой. По инерции спросил: — Но почему же он Силкин?

Мне Дарья Фёдоровна представлялась незамужней старой девой, той убежденной сельской подвижницей, которая всю себя отдала делу народного просвещения. Ох, как же всё-таки кинематограф может утвердить непререкаемый образ «сельской учительницы»!

— Да, её сын, — недовольно подтвердила Ловчева. — А на похоронах матери не был!

— Не был? Почему же?

— А завертелся в своих похождениях, — с презрением бросила она. — Нигде не могли разыскать. Потом лишь, узнали, что он в Ленинграде. Боже, теперь ведь переименовали в Санкт-Пэтэр'бурх! — И опять иноязычное слово прозвучало в её произношении с «э»-оборотным и смягченно. — Кстати, там у него много родственников — и именно Чесенковых. Инженер, врачи. Все образованные! Их там ещё молодая княжна Голицына привечала, Софья Владимировна.

— Вы даже полностью помните её имя?

— Что ж здесь такого? Она святая мученица. Мы с Дарьей Фёдоровной в поминальные дни всегда ей в церкви свечечку ставили. Да ещё Мотеньке Чесенковой. Их обеих расстреляли в Чека как заложниц. По доносу Сеньки Силкина, нашего первого коммунара. Он в Смольном служил у Ленина с Зиновьевым. Ах, я ведь уже об этом упоминала!

— И что, он имеет отношение к нынешнему Семёну Силкину?

— Да дед же его!

— Странно у вас всё переплелось, — поразился я.

— А не разыскали, — возмущалась Ловчева, — потому, что он завеялся в Таллин, никому ничего не сказав. С этими самыми, ну, сами понимаете…

— С чем? С товарами?

— Да нет же! Ну, с этими самыми… лохудрами! Очень уж он падок до похоти. И вздорный, как все Силкины. Может быть, кроме отца. Он без него рос.