Преступники-сыщики - [5]

– Вы догадались, кто на самом деле звонил. Это делает честь вашему уму, – улыбнулся Леон Гонсалес.

Его собеседник сделал глотательное движение.

– Зачем вы здесь?.. Полагаю, это имеет какое-то отношение к бедной женщине, которая сегодня сбежала из лечебницы для душевнобольных… Я узнал об этом перед тем, как отправиться…

– Так мы и подумали, судя по тому, что ваши шпики нынче вечером вновь оказались на дежурстве, – сказал Леон, – но они немного опоздали.

Его визави побледнел.

– Вы видели ее? – запинаясь, спросил он. – И она, вероятно, поведала вам какую-то небылицу относительно меня?

Леон продемонстрировал ему лоскут выцветшего постельного белья, вынув его из кармана.

– Вам знакома сия вещица? – осведомился он. – После кончины Марка Стамфорда на его простыне было обнаружено вот это. А вам известно, что эти маленькие рисунки могли быть сделаны его рукой?

Льюис Лезерсон ничего не ответил.

– Хотите, я скажу вам, что это такое? Это и есть его последняя воля.

– Вы лжете! – прохрипел Лезерсон.

– Его последняя воля, – мрачно кивнул Леон. – Вот эти три косых ромба – грубый набросок трех его поместий. А вот этот домик довольно удачно обозначает здание банка «Южный», а вот эти маленькие кружочки – деньги.

Лезерсон не сводил глаз с рисунка.

– Ни один суд не примет эти глупости в качестве доказательств, – с трудом выдавил он.

Леон оскалил зубы в безжалостной улыбке.

– Не примет и «awl», что значит «all», и вот эти четыре черточки, означающие «for», и имя «Margaret», и даже последнее «Mark»[3]? – поинтересовался он.

Лезерсон с усилием взял себя в руки.

– Дорогой мой, сама мысль об этом смехотворна – он собственноручно написал завещание…

Леон, встав, с грозным видом прервал Лезерсона.

– Он не умел писать! – воскликнул Гонсалес, и Лезерсон побледнел. – Он мог нарисовать вот эти символы, но не сумел бы начертать собственное имя. Если бы миссис Стамфорд увидела свидетельство о браке, то обратила бы внимание, что вместо подписи там стоит крестик, – и поэтому вы вставили в завещание чудесный пассаж насчет того, что она не должна пытаться официально подтвердить факт своего замужества… Именно потому и держали ее пленницей в Харлоу, дабы она не вздумала предпринять независимое расследование.

Внезапно Лезерсон метнулся к столу и выдвинул ящик. В мгновение ока в его руке оказался автоматический пистолет. Бросившись к двери, он распахнул ее и закричал:

– Убивают!

Резко обернувшись к застывшему Гонсалесу, прицелился и спустил курок. Раздался щелчок… и ничего более.

– Я вынул патроны из обоймы, – хладнокровно сообщил ему Леон, – и та маленькая трагедия, которую вы столь искусно разыграли, превратилась в фарс. Мне самому позвонить в полицию или это сделаете вы?

Полицейские из Скотланд-Ярда арестовали Лезерсона в тот момент, когда он садился на пароход в Дувре.

– С утверждением завещания могут возникнуть некоторые сложности, – заявил Манфред, читая отчет об этом деле в вечерних газетах, – но присяжным не потребуется много времени, чтобы определить нашего друга Льюиса туда, где ему самое место…

Немного погодя, когда они стали расспрашивать Леона – Пуаккар пожелал набросать психологический портрет преступника, – Гонсалес снизошел до объяснения.

– Из этого ребуса мне стало понятно, что Марк не умел писать, а тот факт, что в завещании не содержалось указаний для миссис Стамфорд выйти замуж за Лезерсона, и подсказал мне – последний женат и любит свою жену. Остальное было просто до неприличия.

2. Счастливые Путники

Из троих мужчин, штаб-квартира которых располагалась на Керзон-стрит, Джордж Манфред был самым привлекательным. Внешность и манеры выдавали в нем настоящего аристократа. Он всегда выделялся даже в толпе, причем не только благодаря своему росту; было в нем нечто неуловимое, некое свидетельство благородного происхождения.

– Джордж похож на чистопородного скакуна, случайно оказавшегося в табуне шетландских пони[4]! – восторженно заметил однажды Леон Гонсалес, что было недалеко от истины.

Между тем именно Леон пользовался популярностью у обычных женщин, да и у необычных тоже. Роковой ошибкой было отправлять его расследовать дела, в которых оказывались замешаны дамы; не только потому, что он отличался изрядной склонностью к флирту, но и оттого, что можно было питать полную уверенность: он вернется, оставив позади очередную воздыхательницу, которая станет бомбардировать его письмами длиной не меньше чем в десять страниц каждое.

Впрочем, из-за этого он чувствовал себя несчастным.

– Я ей в отцы гожусь, – жаловался Леон однажды, – и даю честное слово, что всего лишь пожелал ей доброго утра. Вот если бы держал ее за ручку или напел бы вокальную партию-другую ей на розовое ушко – тогда да, я бы заслужил самое суровое порицание. Но, Джордж, клянусь тебе…

Однако Джордж был не в силах вымолвить ни слова, потому что давился безудержным смехом.

Тем не менее Леон мог безупречно перевоплотиться и в страстного влюбленного. Как-то раз в Кордове он взялся ухаживать за одной сеньоритой – и три ножевых шрама на правой стороне груди стали свидетельством его несомненного успеха. Что же до двоих мужчин, напавших на него, то они оба мертвы, поскольку своими действиями он привлек к себе одного человека, которого разыскивала полиция Испании и Франции.