Преступники-сыщики - [49]

– Шесть месяцев назад. – Неприятные воспоминания заставили Леонору нахмуриться. – Не сочтите меня бессердечной, но я никогда не любила его по-настоящему, хотя временами испытывала к нему привязанность.

– А имущество? – продолжал расспросы Леон.

Девушка сморщила лоб.

– Похоже, после него остались только ферма да мебель. Оценщики говорят, их стоимость – пять тысяч фунтов, однако при этом под них был взят залог на четыре тысячи. Кредитором по закладной является дядя Корнелий. Но ведь дядя Роос должен был быть очень богат; он получал отчисления за пользование своей собственностью в Южной Африке, да и я своими глазами видела деньги в доме; они приходили каждый квартал и всегда выплачивались в банкнотах.

– Я могу объяснить насчет закладной, – вмешался Джонс. – Эти два старых ублюдка обменялись закладными, чтобы защитить друг друга на тот случай, если власти когда-либо решат прижать их! Между тем деньги пропали, мистер, – я обыскал весь дом сверху донизу. В углу подвала обнаружился встроенный сейф – мы открыли дверь, однако там не оказалось ни пенни. Они были большие мастаки по сейфам, эти Маланы. Мне известно, где находится сейф и у Корнелия. Он об этом не знает, но, клянусь богом, если хотя бы вздумает обмануть эту девочку…

Подобное покровительство, похоже, изрядно смущало леди. Какая-то у них односторонняя дружба, подумал Леон, и у него сложилось отчетливое впечатление, что бойкие планы насчет «открытия делового предприятия» принадлежат исключительно мистеру Джонсу, а вовсе не им двоим.

Джонс сообщил ему и еще кое-что. Ни у одного из братьев не было счетов в банке. Хотя оба играли на Южно-Африканской бирже, причем в больших масштабах и весьма благоразумно, дивиденды выплачивались им на руки, акции же приобретались исключительно за наличные, да и все кассовые операции проводились аналогичным образом.

– Оба старых скупердяя резко возражали против того, чтобы платить налоги, и потому прибегали ко всякого рода грязным трюкам. Они с подозрением относились к любым банкам, ведь считали, что те докладывают правительству обо всех деловых операциях своих клиентов.

Леонора вновь сокрушенно покачала головой.

– Не думаю, будто вы в состоянии предпринять что-либо, мистер Гонсалес, и я уже почти сожалею, что написала вам. Денег здесь нет; отсутствуют даже записи о том, что они когда-либо существовали. Собственно, я не очень огорчаюсь из-за этого, поскольку могу работать. К счастью, я брала уроки машинописи, а на ферме даже увеличила скорость печатания: мне доводилось вести почти всю переписку дяди.

– А Корнелий был на ферме во время последней болезни брата?

Девушка кивнула.

– Постоянно?

Она снова кивнула.

– И уехал он…

– Сразу же после смерти бедного Рооса. Больше я его не видела. Он связался со мной один-единственный раз, когда прислал письмо, в котором сообщил, что отныне я должна сама зарабатывать себе на жизнь и не могу рассчитывать на него. Ну, и что мне теперь делать?

Леон надолго задумался.

– Я буду с вами абсолютно откровенна, мистер Гонсалес, – продолжала девушка. – Уверена, что перед своим отъездом дядя Корнелий забрал все деньги из дома, где бы они ни находились. Мистер Джонс придерживается того же мнения.

– Придерживается мнения… Да я знаю это наверняка! – воскликнул человек с продолговатым лицом, напоминающим старую иззубренную секиру. – Я своими глазами видел, как он вылезал из погреба с большим кожаным портфелем. У старого Рооса была привычка держать ключ от сейфа под подушкой; а после смерти старика ключа там не оказалось – и я нашел его на кухне, на полке над очагом!

Когда девушка со своим спутником уже собрались уходить, Леон постарался устроить так, чтобы она покинула комнату последней.

– Кто такой этот Джонс? – спросил он, понизив голос.

Она явно смутилась.

– Он был управляющим дядиной фермы. Он очень мил… даже слишком.

Леон кивнул и, услышав, что Джонс возвращается, поинтересовался ее ближайшими планами. По словам леди, эту неделю она собиралась провести в Лондоне, чтобы подготовиться к самостоятельной жизни и найти работу. Записав ее адрес и проводив гостей до двери, Леон в глубокой задумчивости вернулся в общую комнату, где его двое компаньонов играли в шахматы – совершенно аморальное занятие для одиннадцати часов утра.

– Она очень мила, – заметил Пуаккар, не отрывая взгляда от фигуры, которой собрался сделать ход, – и приходила насчет своего наследства. А человек, что явился вместе с ней, – нахал.

– Вы подслушивали у двери, – обвиняющим тоном заявил Леон.

– Просто я читаю местные газеты и знаю: мистер Роос Малан умер нищим… Во всяком случае, того, что после него осталось, недостаточно, чтобы удовлетворить налогового инспектора, – продолжал Пуаккар, объявив шах королю Манфреда. – Оба они были ужасными скрягами, обладали несметными богатствами, и Сомерсет-Хаус[13] не давал обоим покоя.

– Вполне естественно, – подхватил Джордж Манфред, – что она обратилась к вам, дабы вернуть свою собственность. А чего хотел тот мужчина? – Он откинулся на спинку кресла и вздохнул. – Мы до ужаса порядочные, не правда ли? А ведь каких-нибудь пятнадцать лет назад все было бы очень легко. Я знаю массу способов заставить Корнелия поделиться.