Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории - [21]

Но евреи смотрели на ответ Черчилля по-другому, они не хотели знать никаких резонов, не собирались терпеть и требовали своего. На заседании Политического сионистского комитета в Лондоне 13 июня X. Вейцман осудил письмо Черчилля как «противоречащее реальному пониманию всей этой проблемы»… Он подытожил: «Если бы Черчилль хотел уладить дело, он мог бы это сделать». Для Давида Бен-Гуриона письмо Черчилля показалось «сильнейшим ударом, полученным евреями» (300–301).

Дружба сразу кончилась, все бесчисленные благодеяния, сотворенные Черчиллем для евреев, и самое их спасение тут же оказались забыты. Гилберт: «Не получив от Черчилля никакого ответа вплоть до 27 июня, X. Вейцман выразил свое глубокое разочарование по этому поводу на следующем заседании Политического сионистского комитета… Он сказал своим ближайшим друзьям в Лондоне, что Черчилль и Рузвельт «унизили его, может быть, и непреднамеренно, но проявив невнимательность. Они дали обещания, которые не выполнили и не собирались выполнять. Ведь они имели дело всего лишь с маленьким народом; этот народ не мог бороться с Черчиллем или Трумэном, но он мог сохранить чистой свою совесть, сказав: «Вы сделали то, что сделали, но вам не следует ожидать, что я это проглочу» (302–304).

Как видим, ни тени признательности, ни следа прежней дружбы, одни максималистские претензии и глухие угрозы вместо спасибо…

Были ли те угрозы лишь пустыми словами? Как знать: евреи обычно сводят свои счеты, ни с кем не сообразуясь и ни у кого не спрашивая, будь то хоть царь, хоть премьер-министр. Русские это хорошо знают по опыту; а вот Черчилль не знал. Возможно, он никогда и не узнал также, что 16 декабря 1944 года «Элияху Голомб, глава нелегальных сил «Хаганы», публично осудившей убийство лорда Мойна и сотрудничавшей с британскими властями, чтобы прекратить терроризм, тайно встретился с Натаном Фридман-Еллиным, членом правящего триумвирата «Штерна»[25]. Два члена «Штерна» были тогда под судом за убийство Мойна, и триумвират хотел провести какой-нибудь впечатляющий террористический акт, который послужил бы предупреждением и местью. Одной из обсуждавшихся возможностей было убийство самого Черчилля» (282).

Да, скорее всего, Черчилль не узнал ни о черной неблагодарности евреев (и лично Вейцмана) в 1945 году, ни даже о попытках его взорвать, поскольку продолжал работать на их пользу во всю силу своих возможностей, были они большими или малыми. На его счастье, евреи все же отказались от покушения на его светлую личность. А какой был бы финал для вельможного юдофила! Какой поучительный случай!

Однако холодок с еврейской стороны повеял, и через пару недель Черчилль бросился оправдываться: в письме от 29 июня он советовал Вейцману добиваться передачи мандата на управление Палестиной «от Великобритании к Соединенным Штатам… с их огромным богатством и мощью и со значительной еврейской прослойкой населения». Сам же он складывал руки: «У меня очень мало сторонников в консервативной партии, и даже лейбористы, кажется, потеряли интерес к идее создания еврейского государства в Палестине» (302–303).

Это была капитуляция проигравшегося – ошибочное и преждевременное проявление слабости. Что ему стоило все обещать, как всегда! Но он решил поиграть в откровенность – и потерял лицо. Предчувствия не обманывали Черчилля, он таки проиграл выборы. В разгар Потсдамской конференции, когда победители делили мир, англичане выкинули «главного победителя» – Уинстона Черчилля – из политики. Подозреваю, что одна из основных причин в том, что разочарованные евреи не поддержали его так, как могли бы и как они уже не раз делали в прошлом. Свои же собственные, личные возможности Черчилль самонадеянно переоценил.

Евреи добились своего и без Черчилля: в 1948 году на карте мира появилось независимое государство Израиль. Отношения Черчилля с еврейским сообществом отныне стабилизировались: он всячески старался напомнить евреям о своей роли в прошлом, они охотно признавали ее и отвечали устной и письменной благодарностью.

На встрече 29 марта 1949 года с американскими еврейскими лидерами, собравшимися для обсуждения будущего Израиля, Черчилль заклинал: «Помните, что я стоял за свободный и независимый Израиль в течение всех тех темных лет, когда многие из моих самых выдающихся соотечественников придерживались других взглядов. Не допускайте даже мысли о том, что у меня есть хотя бы малейшее намерение предать вас в этот час вашей славы» (343).

Какая странная, на первый взгляд, идея: кто бы мог в нем усомниться? Но, видимо, Черчилль, искушенный политик, знаток человеческих слабостей, боялся, что про его услуги забудут по миновении надобности, выкинут его, как отработанный шлак. Жажда чести и награды была ему свойственна. Поэтому он продолжал в том же духе: не позволяя оборваться ниточкам связи и признательности, продолжал их натягивать.

В апреле 1951 года X. Вейцман пригласил Черчилля на открытие рощи имени Вейцмана в Иерусалимских горах. Черчилль не смог прибыть на эту церемонию, но написал израильскому послу в Лондоне: «Будучи сионистом еще со времен Декларации Бальфура, я очень польщен приглашением столь великого государственного деятеля, как доктор X. Вейцман» (344).