Преступления за кремлевской стеной - [66]

В своем последнем слове на процессе известный правозащитник Илья Габай сказал: «Я видел такие нарушения прав человека, умолчание о которых мне представлялось равноценным соучастию». Я к тому же считала, что необходимо использовать судебную трибуну, чтобы донести до людей правду, чтобы открыто и во весь голос сказать свободное слово».

«Наверное, разные адвокаты должны были по-разному ответить на этот вопрос, — продолжает Дина Каминская в своей книге «Записки адвоката», изданной в США. — Для некоторых главной движущей силой было стремление разоблачить, сделать наглядным для всех тот трагический фарс, каким являлись все политические процессы. Но для меня разоблачение было следствием работы, результатом той тщательности, с которой готовилась к каждому делу, но не ее причиной».

В зал один за другим входят люди, на чьих показаниях так хорошо и убедительно держится обвинение. Но странно сегодня звучат их речи и неправдоподобны ответы на вопросы адвокатов и подсудимых. Скажем, свидетель Стребков. 25 августа он нес службу на патрульной машине у Красной площади. Внезапно получил приказ подъехать к Лобному месту. Подъехал. Видит: двое граждан ведут под руки третьего, сажают в машину и велят Стребкову доставить его в милицию. «Эту команду мне дали неизвестные граждане», — вдруг говорит он. «И вы исполнили команду каких-то граждан?» — спрашивает С. Калистратова. Свидетель растерян, он отвечает: «Да». «Если завтра к вам подойдут двое, ведущие третьего, — оживляется подсудимый Бабицкий, — и прикажут отвезти его, вы исполните их приказание?» Судья снимает вопрос.

Готовясь к суду, адвокаты обратили внимание на нескольких свидетелей, обозначенных в деле как «сотрудники воинской части», причем оставалось лишь гадать, какую форму они носят, находясь на Службе. И вот один из них, Долгов, отвечает на вопросы суда. Скоро выясняется, что никого из своих сослуживцев он не знает, разве что «видел где на партконференции».

Но вызывается свидетель Иванов, «сотрудник» той же воинской части, и сообщает совершенно противоположное: с Долговым они знакомы. И что же, начинается перекрестный допрос? Нет, суд более не возвращается к этой теме. Зато показания свидетелей, весьма невыгодные для обвиняемых, остаются одной из главных улик следствия.

«В советском суде тот факт, что свидетель является сотрудником КГБ или милиции, никак не обесценивает значимость его показаний, — замечает Д. Каминская в «Записках адвоката». — Приговоры по множеству уголовных дел основываются целиком или в основном на показаниях оперативных работников милиции и уголовного розыска.

Что мешало свидетелям просто сказать суду:

— Да, мы сотрудники КГБ. В нашу обязанность входило наблюдение за порядком на Красной площади. Мы считали, что сидячая демонстрация нарушает порядок, и задержали демонстрантов».

Допрос свидетелей продолжается. Еще один из них, Давидович, чье место работы суд так и не установил, на предварительном следствии заявлял, что оказался на площади случайно, вышел из ГУМа. «Но ГУМ в воскресенье закрыт», — замечает подсудимый Литвинов. «Это не имеет значения», — раздраженно отвечает свидетель. Суд удовлетворен этим ответом и внимательно выслушивает показания Давидовича, весьма путаные и противоречивые, чтобы не сказать лживые.

Начинаются судебные прения. Из речи прокурора суд узнает, что «нет надобности доказывать… плакаты носили явно клеветнический характер». Это первое доказательство вины. Есть и второе: «Наша печать разъяснила всем гражданам прогрессивный характер действий Советского правительства, и не понимать это невозможно». Все, вина доказана. Остается, впрочем, еще мелочь: конституционное право граждан на демонстрацию. Тут совсем просто. «Да, действительно, — заявляет Дрель, — статья (Конституции) предусматривает свободу демонстраций. Но то, что совершили подсудимые, отнюдь не может называться демонстрацией. Под демонстрацией мы имеем в виду организованные действия. Подсудимые демагогически ссылались на одну ее часть, забывая о второй части Конституции, которая называет демонстрацией организованное шествие в интересах трудящихся и в целях укрепления социалистического строя. Что касается сборища 25 августа, то его нельзя отнести к демонстрации ни по существу своему, ни по содержанию».

Тем не менее долгая речь прокурора слушается с напряженным вниманием. Устами его говорит Государство; тот приговор, который он сейчас предложит, суд, скорее всего, и вынесет. Прокурор выносит приговор…

Теперь очередь адвокатов. Каждый из них абсолютно уверен в невиновности своих подзащитных: если у кого-то еще оставались какие-то сомнения, то на суде они развеялись. Ясно и то, что никакой надежды на оправдательный приговор после речи прокурора уже не остается. Разве что надежда на чудо.

Дина Каминская, адвокат Павла Литвинова. Опытнейший защитник, она вряд ли надеется на чудо: предыдущие политические процессы, в которых принимала участие, не сделали ее оптимистом. Остается лишь честно и безукоризненно исполнить свой долг. «Закон карает, — объясняет она суду, — …за систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений. Ни в тексте обвинительного заключения, ни в речи прокурора такого обвинения в адрес подсудимых не было.