Преступление и наказание в России раннего Нового времени - [32]
Подобным образом государство опиралось на местные сообщества в борьбе с нарушениями закона. Одно из преимуществ такой практики заключалось в том, что ответственность за поддержку администрации падала на людей, которые сами в наибольшей степени страдали от преступности. Выбирая таких чиновников, жители обязывались им подчиняться, помогать им, собираясь в отряды самообороны, обеспечивать их и сами не совершать преступлений. Памяти, выдаваемые им при назначении, также требовали служить честно, не брать взяток и не мирволить никому[166]. И все же выборная служба и обеспечение выборных ложились тяжким бременем на местное сообщество и на отдельных лиц. Подмога, выплачиваемая жителями Шуи губной избе в 1631 году, включала «жалование губному дьячку, и целовальником, и сторожом, и палачю, и биричю, на бумагу и на дрова и на всякой потюремной расход». Служащим губной избы полагалось использовать собственных, а не царских или общественных лошадей («потому что они емлют подмогу [жалованье]»); все это говорит о том, что система была построена на самых дешевых основаниях[167]. Источники полнятся примерами того, как сообщества сопротивлялись сбору этих платежей. В частности, в 1625 году муромские дворяне и дети боярские жаловались, что муромские монастыри и посадские люди отказывались платить деньги на губные расходы, ссылаясь на иммунитетную грамоту. Разбойный приказ отверг такие претензии и обязал монастыри платить. Со временем (в 1637 году) увидел свет указ о том, что никто не может иметь иммунитета от обеспечения губных изб[168].
Более того, чтобы заставить выборных чиновников добросовестно работать, государство прибегало прежде всего к моральному давлению. Вступая в должность, они приносили присягу перед Богом и царем, что подразумевало серьезную ответственность; иногда община для верности требовала поручительства (под угрозой выплаты штрафа, если выборный не выполнит своих обязательств). Тем не менее нагоняи за вялую работу по-прежнему были часты, как станет понятно из следующей главы. В заключение рассмотрим пример палачей, рекрутирование которых дает представление о трудностях, с которыми сталкивались воеводы при наборе персонала.
Палачи
Палач, или заплечный мастер, бил кнутом, пытал, а также приводил в исполнение наказания. В отличие от некоторых стран, где профессия палача передавалась по наследству, в Московии это просто была работа в губной или воеводской избе[169]. Обязанность уездного общества состояла в том, чтобы нанять или рекрутировать иным способом палача для губного округа. В 1601 году указ в Серпухов и в Коломну содержал требования к штату губной избы – «в тех городех быти губным целовальником, и дьячком, и сторожом, и палачом, и биричем… и быти им у тех дел переменяяся по годом». Многочисленные документы показывают, что местные сообщества признавали эту обязанность. Например, уставные грамоты для судей на Севере или расписки «городского бирюча и палача» в получении годового денежного и натурального жалованья от «пашенных людей» владимирского Успенского монастыря[170]. Один из шуйских документов 1631 года показывает, что местное сообщество сдавало воеводе собранные деньги на содержание палача, а тот передавал их в губную избу. В другом провинциальном городе в 1617 году палачу выплачивали 12 рублей в год, в то время как тюремный сторож получал 10 рублей с полтиной[171].
Иногда местное сообщество не могло позволить себе такие расходы. Например, в 1625 году в Муроме местное дворянство жаловалось на то, что, поскольку они не смогли собрать необходимую сумму, большая часть персонала съезжей избы – сторожа, палач и бирюч – сбежала и пришлось нанимать тюремных сторожей по высокой цене. Уложение 1649 года установило, что жалованье для палачей в Москве должно было выплачиваться из Разбойного приказа, но местные сообщества сами отвечали за их оплату вплоть до 1680 года, когда местных палачей перевели на жалованье, выдаваемое из средств губной избы[172]. Однако похоже, что в реальности деньги до них не доходили. Костенский воевода в 1696 году жаловался на ветхость своего дома, воеводской избы и тюрьмы и на то, что палач умер; ему указали нанять палача из гулящих людей. В ответ на просьбы белевского воеводы, который настойчиво писал в Пушкарский приказ в 1701 и 1702 годах, Пушкарскому приказу было поручено позаботиться о пришедших в негодность городских укреплениях, а новое учреждение по управлению городами, Ратуша, должно было побудить городских старост выбрать палача
В этой книге рассматриваются сложные проблемы социальной, политической, дипломатической, военной истории европейских государств накануне и на первых этапах Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) — первой всеевропейской войны, разразившейся на рубеже средних веков и нового времени и проходившей на фоне широких народных движений этой переходной от феодализма к капитализму эпохи. По-новому используя широкий круг источников, в том числе богатые материалы русских архивов, Б. Ф. Поршнев показывает место России в системе европейских государств того времени, ее роль в истории Тридцатилетней войны.
В работе впервые в отечественной и зарубежной историографии проведена комплексная реконструкция режима военного плена, применяемого в России к подданным Оттоманской империи в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. На обширном материале, извлеченном из фондов 23 архивохранилищ бывшего СССР и около 400 источников, опубликованных в разное время в России, Беларуси, Болгарии, Великобритании, Германии, Румынии, США и Турции, воссозданы порядок и правила управления контингентом названных лиц, начиная с момента их пленения и заканчивая репатриацией или натурализацией. Книга адресована как специалистам-историкам, так и всем тем, кто интересуется событиями Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., вопросами военного плена и интернирования, а также прошлым российско-турецких отношений.
Опираясь на монгольские и китайские источники, а также широкий круг литературы, автор книги подробно описывает хозяйство, политические и социально-экономические институты, состояние культуры монгольского народа в период господства монгольских завоевателей в Китае (1260–1388).
Что произошло в Париже в ночь с 23 на 24 августа 1572 г.? Каждая эпоха отвечает на этот вопрос по-своему. Насколько сейчас нас могут устроить ответы, предложенные Дюма или Мериме? В книге представлены мнения ведущих отечественных и зарубежных специалистов, среди которых есть как сторонники применения достижений исторической антропологии, микроистории, психоанализа, так и историки, чьи исследования остаются в рамках традиционных методологий. Одни видят в Варфоломеевской ночи результат сложной политической интриги, другие — мощный социальный конфликт, третьи — столкновение идей, мифов и политических метафор.
Автор книги – Фируз Казем-Заде, доктор исторических наук, профессор Йельского университета (США), рассказывает об истории дипломатических отношений России и Англии в Персии со второй половины XIX до начала XX века. В тот период политическое противостояние двух держав в этом регионе обострилось и именно дипломатия позволила избежать международного конфликта, в значительной степени повлияв на ход исторических событий. В книге приведены официальная дипломатическая переписка и высказывания известных политиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.