Преступление и наказание - [91]

Занимаясь моими делами и перемещаясь по камере, я обратил внимание, что Шнапсик постоянно вертит головой, не выпуская меня из своего поля зрения.

— Что? Чувствуешь себя не комфортно? — спрашиваю.

— Если честно, то нет. — ответил Шнапсик, уселся на стул в углу и откровенно уставился на меня. Я, наконец, покончил с чисткой зубов, стиркой и тоже уселся с книгой в руках в углу напротив. Шнапсик достал из своей сумки коробочку с соком и обратился ко мне.

— Как считаешь, я должен это выпить?

— Если не хочешь, отдай мне.

— Я тебя спрашиваю, должен ли я это выпить? — стал повышать голос Шнапсик.

Мне стало интересно. Я поменял положение моих ног, потому что из жизненного опыта знал: подобные невротические реакции заканчиваются нападением. Окинул взглядом пространство вокруг Шнапсика, убедился, что возле него нет близко предметов типа швабры и в его руках нет выломанных из бритвенного станка лезвий. Решил спровоцировать его к действию.

— Да, я считаю, что ты должен это выпить.

В глазах Шнапсика блеснули слёзы.

— Я так и знал! Ты отравил мой сок, который я выпил утром. То-то мне сегодня все говорят, что со мной что-то случилось. Имей ввиду: буду защищаться, я вам так просто не дамся. Тебе не удастся разделаться со мной! Так и передай своим начальникам…

Я слушал эту чушь и понимал, что мой здоровый сон отныне может превратиться в подобную паранойю, следя за свихнувшимся испанским придурком. Только сейчас я по-другому оценил то, что раньше мне казалось забавным: Шнапсик не гулял по двору, а садился за стол и, не вставая, полдня что-то добросовестно писал на разных листах. Потом, поднявшись в камеру, он сжигал листы над унитазом и спускал воду. И так каждый день.

В тот раз всё закончилось стенаниями, слезами, стучанием кулаком по койке и обещаниями «будь что будет». Когда открыли двери камер, я подошёл к одному из шефов модуля, к счастью дежурившему в тот день, и в двух словах обрисовал ситуацию. Тот опечалился и посоветовал мне самому поискать свободное место. Дожились! В тюрьме зэк должен сам себе место искать.

— Но ведь есть же свободная камера.

— Э-э… она не соответствует нормам, — увильнул шеф.

Ага, понятно! После моего письма директору тюрьмы, где я ткнул администрацию фейсом об тэйбл, меня честно предупреждают, что камера не соответствует.

— А что там плохого в камере?

— Стена чёрная от сырости.

— Меня чёрная стена будет беспокоить меньше, чем идиот-испанец.

На переднем лице начальника появилось облегчение: я сам туда попросился.

Так я расстался со Шнапсиком, не замечая более ни его присутствия, ни его действий, ни того, что все посмеиваются над дураком.

Прошло больше года и, уже в другой тюрьме, меня как-то зовут к окошку и вручают письмо. Гляжу на отправителя и чуть-чуть не падаю: мне написал Шнапсик. Брррр! Читаю письмо и без всякого удивления, обнаруживаю, что он спрашивает, где он может купить пистолет «Беретта»? почему-то другого ему не захотелось! Посмеявшись, рву письмо в клочья и забываю о нём. Как оказалось, зря. Ещё через неделю мне дают второе письмо от Шнапсика, но уже пришедшее по межтюремной почте. Вот что он мне написал:.

«Привет Вл.

Как дела, друг? Пишу тебе снова, чтобы прояснить очевидные вещи, которые ты, возможно, не знаешь. Мне бы хотелось тебя видеть и поговорить с тобой немного. Побыть вместе. Но, наверное, ты сейчас не можешь.

Когда Б… показал на тебя, все головы повернулись в твою сторону и с того момента все начали смотреть всё, что ты делал и говорил. Все поняли, что ты симулировал и не нуждался в очках. Также всем стало ясно, что когда ты хотел, ты говорил на отличном испанском. Это позволяло тебе выдавать себя за русского. В конце-концов, тебя проверили в интернете и обнаружили, что ты не был чемпионом России по тяжёлой атлетике. Твоё имя не появляется ни в какой области, Владимир. Кроме того все поняли, что ты обманываешь во всём. Ты никогда не был другом российского президента, как это говорил араб Имад. Ни чемпион по тяжёлой атлетике, ни что-нибудь ещё. Я знаю, что твоё настоящее имя Хосе-Луис. Я слышал, как охранники вызывали тебя несколько раз по мегафонии. Я никому ничего не сказал и твоё настоящее имя сохранилось в тайне. Я всегда звал тебя русским, не смотря на то, что ты — такой же испанец, как и я. Хе-хе.

Знаешь, всё это время я изучал, что ты за фрукт. С одной стороны, я видел, что по злой шутке проклятого Б… все принимали тебя за переодетого полицейского, не смотря на то, что ты всегда рассказывал, что ты был чемпионом по тяжёлой атлетике и т. д. потому что тебе было важно чтобы все это знали. Это означало, что все должны были находиться в процессе игры по твоему внедрению и не мешали развитию проекта «понимание». Я тоже, по незнанию, участвовал в этом спектакле. Когда понял, что это означает, постарался не ухудшать ситуацию и не зарабатывать проблем для меня. Мы же друзья, помнишь?

И пока шла игра по завоеванию моего доверия, я тоже старался обманывать и дезориентировать всех вокруг в намерении не выделяться из общего хора голосов, говорящих о тебе. Но я никогда ничему не верил из того, что слышал. С моей стороны я писал многочисленные письма в другие модули тюрьмы, пытаясь узнать мнение других людей о тебе. Получил два противоположных заключения…»