Преступление и наказание - [101]

— Ещё пару лет рукоблудия и тебе слониха балериной будет казаться, а крокодилица — Марьей-царевной, — отвечаю.

— Я её не трогал. Почему рукоблудие? — удивляется москаль.

— Ты путаешь понятия «дать волю рукам» и «блудить руками», — зубоскалю и добавляю, что это нормально после многолетнего жития в чужой языковой среде.

ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ

Шарахаясь без дела по тюремному двору, нахожу маленькую пружинку. В голове закрутились детали подшипников в поисках идеи, куда можно применить предмет.

В блоке есть мастерская. Так называемая мастерская, потому что в ней есть лобзик, несколько детских ножниц, которые с трудом режут бумагу и, иногда, ответственный за рукоделие из тюремной школы приносит краски, листик наждачной бумаги и ящики из-под фруктов, сделанные из древесного шпона и фанеры. Ещё в этой мастерской валяются куски картона и куча старых газет. Пружинка в этих условиях никак не вписывалась.

Сжав её пальцами в очередной раз, отчётливо представляю спусковой механизм арбалета. Остальное додумалось быстро. Когда захожу в тайер (taller — мастерская, исп.), принимаюсь за дело. Из картона моделирую «орех», на котором удерживается тетива, шептало и спусковой крючок. Подобрав размеры, выпиливаю лобзиком нужные детали. Заодно подготавливаю паз для стрелы, склеивая между собой тонкие дощечки.

— Что делаешь? — интересуются зэки, рисующие, пилящие, клеящие рядом со мной в мастерской. Эти не наркушники и, поэтому, меньше шансов, что «стуканут». Но, тем не менее, отвечаю, что сам не знаю, что получится. Так отдаляется момент, когда будет виден окончательный результат. И никакая падла не заложит.

Арбалет на арбалет не похож. На дощечке по длине сделан паз, а на задней части из кусочков фанеры склеены щёчки механизма, который только я могу собрать. Из обычной нитки скручиваю бечёвку и, найдя солидную рейку, привязываю тетиву. Коллеги оживились, увидев знакомый предмет. Каждому захотелось стрельнуть из лука какой-нибудь палочкой. Даю им поиграться, а сам собираю механизм. «Стрелкам» надоело. Забираю у них так называемый лук и вставляю его в ранее подготовленный пропил. Прототип собран. Взвожу тетиву. Зэки замирают в восхищении. Им есть от чего удивляться: они делают всякую хрень, которая — по их разумению — должна радовать глаз. Сердечки из фанеры или картона, в которые вставлены фото подруг, тряпочные браслетики с именами подруг, картинки из ниток, обозначающие эмблемы футбольных клубов, коробочки из фанеры или гусей, из особым образом сложенных бумажек. Но есть среди самоделкиных и настоящие мастера, которым удаётся из простой бумаги сделать изумительного динозавра или героя мультфильма. Укладываю в паз заранее приготовленную стрелу.

— Освободили пространство! — командую.

Все послушно отходят к стенам. Я из угла, где «не берёт» видеокамера наблюдения, нажимаю на спуск. Стрела проскакивает всю мастерскую. Зрители непроизвольно произносят: «О-о!». Иду за стрелой. Возвращаюсь и взвожу механизм, щелчок которого удивляет их не меньше, чем сам выстрел. Прицеливаюсь в картонный ящик, стоящий в нескольких метрах от меня. Сухой звук расправляющейся тетивы и стрела торчит в картоне, хотя у неё нет наконечника.

— О-о-о!

Кто хочет стрельнуть? — спрашиваю. Хотят все. Даю каждому из присутствующих запустить стрелу, куда он желает. Так я себя предохраняю от того, если кому вздумается наябедничать. Все участвовали. Разбираю механизм и оставляю детали в коробке на столе. Без меня никто это не соберёт и не сможет использовать.

Чего бы ещё изобрести от нечего делать?

ПЕРЕБЕЖЧИК

Латиноамериканец, если на его губах обсохло молоко матери и он умеет читать, — это мудрец, аналитик и философ в одном флаконе. Обычно я стараюсь не слишком близко сходиться с такими. Но этот был умнее других уже тем, что не спорил, а лишь снисходительно улыбался, когда видел, как я делал упражнения с гантелями и штангой, или учил других делать эти упражнения.

Раскачанный плечевой пояс молодого резко контрастировал с цыплячьей шеей и такими же ножками, но юноша не сильно озабочивался этими несоответствиями и продолжал отсутствующе улыбаться, когда я намекнул на то, что он может улучшить своё тело.

Меня задело такое неприятие моей гениальности. Поэтому я оставил попытки атаковать глубокоэшелонированную оборону доброго молодца, справедливо полагая, что время работает на меня. Через год занятий с разными моими учениками, я добился того, что они запросто делали ряд упражнений, которые не мог повторить юный спортсмен. Он уже несколько раз травмировался, попортив свои слабые колени, играя в футбол с другими зэками и уже долгое время не улучшал результаты, изображая из себя домкрат и поднимая много килограммов на бицепс или выжимая штангу лёжа.

Мои вопросы по теории и практике атлетизма и обстоятельные объяснения всё больше выбивали латиноамериканца из равновесия. Последней каплей, склонившей чашу весов в мою сторону, было то, что его земляк, будучи вдвое старше, начал заниматься со мной и тоже стал делать запредельные для юноши упражнения.

Молодость сдалась и решила попробовать мой метод. Удивлённый тем, что поделав упражнения с гантелями малого веса, он устал и получил мышечную боль, характерную для начинающих, латиноамериканец расчертил тетрадь, записал упражнения и старательно начал учиться вести учёт сделаному, да планировать на будущее.