Престижное удовольствие. Социально-философские интерпретации «сериального взрыва» - [8]
Но главное, что их роднит (и это же касается «Игры престолов»), это некоторая степень гомосексуальности.
Это тот момент, который уже выходит из структурногой тематики и является необходимой данью «духу времени», так как неизбежно присущ нынешнему западному политическому процессу: репрезентация нетрадиционной любви. Но если Фрэнк лишь время от времени позволяет себе эту слабость, то капитан Флинт всецело гомосексуален. Очень важно, что нам говорят об этом не в первом сезоне, и разрушение образа происходит уже к концу сериала. Флинт убивал, предавал, врал и рисковал жизнями людей лишь ради того, чтобы воссоединиться с любимым человеком и тем успокоиться? Не лучшее окончание сериала, каким бы благородным и политкорректным оно ни было.
Однако проблема «Черных парусов» оказалась в том, что в сериале стало очень много игроков, число которых расширялось с каждым сезоном. Если сначала это был конфликт между самими пиратами и официальными властями острова, где пираты ведут свою деятельность, то впоследствии масштаб соперничества разрастается фактически до международных масштабов. В игру вступают Британия и Испания, кроме них чернокожие рабы и так далее. Герои даже ездят по делам в Соединенные Штаты. В конце концов эта вселенная уперлась в свои «исторические» границы, новых персонажей было просто неоткуда брать, а капитан Флинт во всем этом хитросплетении сюжета отошел на второй план. И, таким образом, сериал пришлось завершить. Кстати, один из обсуждаемых сериалов весны 2017 года – «Табу» – на самом деле на общем уровне затрагивал все те же сюжеты, что и «Черные паруса»: противостояние Великобритании и США, конфликт между официальной властью в лице короны и зарождающимся капитализмом в лице «Компании», проблема чернокожих, участие женщин в политике, инцест и т. д. Но в конечном счете в основе всего лежит все тот же дух авантюризма, присущий главному герою, роль которого исполнял Том Харди.
Современные политические теории могут говорить о чем угодно – о видах лидерства, политических режимах, политической культуре или даже о типах власти. О чем они в качестве теорий говорят реже всего, так это о том, как все это работает в действии. Как это работало, работает или может работать, рассказывают история или политическая наука, но данные дисциплины делают это не так изящно и концентрированно, как, скажем, «Игра престолов». Это вообще лучшая иллюстрация для множества концепций классических политических философов – Платона, Аристотеля, Августина, Макиавелли, Гоббса или Монтескье. Не случайно в книгах типа «Игра престолов и философия» авторы в анализе сериала прибегают к помощи теоретической оптики Томаса Гоббса или Никколо Макиавелли[20]. В этом шоу мы можем обнаружить различные политические режимы, которые находятся в зависимости в том числе от географического положения страны, где правит тот или иной лидер. Это и делает сериал таким интересным, а не только обнаженные женщины, количество которых к седьмому сезону сильно сократилось. Здесь перед нами и тиранические режимы, олицетворяемые Джоффри Баратеоном и Рамси Болтоном, и тимархические режимы, олицетворяемые благородными военными типа Станниса Баратеона, и восточная деспотия, во главе которой оказалась Дейенерис Таргариен, и монархия, во главе которой некогда находился Нед Старк. Эти примеры можно было бы перечислять очень долго, и про каждого из этих правителей можно написать отдельную статью.
Проблема «Игры престолов» в том, что за счет богатства материала в ней можно разглядеть что угодно (фашизм, религиозный фанатизм и т. д.) и аргументированно доказать это с помощью примеров. Однако же в основе лежат все та же политика и природа людей. Почти каждый из героев предельно циничен, а если кто-то и руководствуется благородными мотивами, то расплачивается за это собственной жизнью, как то было с Недом Старком или Джоном Сноу. Конечно, создатели шоу – читеры, потому что за счет магии могут вернуть к жизни полюбившегося персонажа, как случилось с Джоном Сноу. Тем не менее любой, кто ориентируется на честь или добродетель иного рода, погибает, потому что в политическом мире «Игры престолов» выживают только коварные, подлые и хитрые люди, которые, впрочем, тоже не застрахованы от того, чтобы потерпеть фиаско. В конечном счете все действующие лица – такие же авантюристы, как капитан Флинт или Фрэнк Андервуд.
Другое дело, что Фрэнк и Клэр Андервуд в своем шоу в течение долгого времени фактически были единственными персонажами, способными обыграть кого угодно, а у капитана Флинта не так уж много конкурентов, которые могли с ним тягаться в силе и хитрости. В то же время в «Игре престолов» любой персонаж по коварству и уму если не даст фору Фрэнку и Клэр, то уж точно не будет от них отставать. Именно поэтому Фрэнк уже давно занял свой железный трон и просто удерживался на нем (покуда, как мы знаем, с него с грохотом не свалился), а в «Игре престолов» место главного символа власти все еще разыгрывается.
Между прочим, в этом контексте необходимо упомянуть еще один сериал, «Родина» – телешоу, в котором американская политика показана сквозь призму деятельности спецслужб. После того как герои сериала исколесили полмира, а сюжетная линия завела шоу в очередной тупик, цэрэушники Кэрри Мэтисон и Сол Беренсон наконец смогли вернуться на родину, чтобы защищать отечество от врагов внутри страны, а не за ее пределами. А вместе с их возвращением создатели сериала смогли реабилитировать и ключевую тему первых двух сезонов сериала. Однако эта тема отнюдь не терроризм, а политика. Никто не станет спорить с тем, что в «Родине» политики куда больше, чем во многих других американских сериалах. И даже не меньше, чем в «Карточном домике». Более того, «Родина» идеально дополняет или оттеняет «Карточный домик», представляя собственную версию американского политического процесса, того, в котором ключевую роль играют ЦРУ, АНБ, ФБР, а что касается публичных дебатов или прессы, то они фактически не имеют значения.
Эта книга, с одной стороны, нефилософская, с другой — исключительно философская. Ее можно рассматривать как исследовательскую работу, но в определенных концептуальных рамках. Автор попытался понять вселенную Тарантино так, как понимает ее режиссер, и обращался к жанровому своеобразию тарантиновских фильмов, чтобы доказать его уникальность. Творчество Тарантино автор разделил на три периода, каждому из которых посвящена отдельная часть книги: первый период — условно криминальное кино, Pulp Fiction; второй период — вторжение режиссера на территорию грайндхауса; третий — утверждение режиссера на территории грайндхауса.
До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой.
Многие используют слово «культовый» в повседневном языке. Чаще всего этот термин можно встретить, когда речь идет о кинематографе. Однако далеко не всегда это понятие употребляется в соответствии с его правильным значением. Впрочем, о правильном значении понятия «культовый кинематограф» говорить трудно, и на самом деле очень сложно дать однозначный ответ на вопрос, что такое культовые фильмы. В этой книге предпринимается попытка ответить на вопрос, что же такое культовое кино – когда и как оно зародилось, как развивалось, каким было, каким стало и сохранилось ли вообще.
Постмодернизм отождествляют с современностью и пытаются с ним расстаться, благословляют его и проклинают. Но без постмодерна как состояния культуры невозможно представить себе ни одно явление современности. Александр Викторович Марков предлагает рассматривать постмодерн как школу критического мышления и одновременно как необходимый этап взаимодействия университетской учености и массовой культуры. В курсе лекций постмодернизм не сводится ни к идеологиям, ни к литературному стилю, но изучается как эпоха со своими открытиями и возможностями.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Мемуары русского художника, мастера городского пейзажа, участника творческого объединения «Мир искусства», художественного критика.
В книге рассказывается об интересных особенностях монументального декора на фасадах жилых и общественных зданий в Петербурге, Хельсинки и Риге. Автор привлекает широкий культурологический материал, позволяющий глубже окунуться в эпоху модерна. Издание предназначено как для специалистов-искусствоведов, так и для широкого круга читателей.
Средневековье — эпоха контрастов, противоречий и больших перемен. Но что думали и как чувствовали люди, жившие в те времена? Чем были для них любовь, нежность, сексуальность? Неужели наше отношение к интимной стороне жизни так уж отличается от средневекового? Книга «Любовь и секс в Средние века» дает нам возможность отправиться в путешествие по этому историческому периоду, полному поразительных крайностей. Картина, нарисованная немецким историком Александром Бальхаусом, позволяет взглянуть на личную жизнь европейцев 500-1500 гг.
В каждой эпохе среди правителей и простых людей всегда попадались провокаторы и подлецы – те, кто нарушал правила и показывал людям дурной пример. И, по мнению автора, именно их поведение дает ключ к пониманию того, как функционирует наше общество. Эта книга – блестящее и увлекательное исследование мира эпохи Тюдоров и Стюартов, в котором вы найдете ответы на самые неожиданные вопросы: Как подобрать идеальное оскорбление, чтобы создать проблемы себе и окружающим? Почему цитирование Шекспира может оказаться не только неуместным, но и совершенно неприемлемым? Как оттолкнуть от себя человека, просто показав ему изнанку своей шляпы? Какие способы издевательств над проповедником, солдатом или просто соседом окажутся самыми лучшими? Окунитесь в дерзкий мир Елизаветинской Англии!
Масштабный всплеск зрительского интереса к Шерлоку Холмсу и шерлокианским персонажам, таким, как доктор Хаус из одноименного телешоу, – любопытная примета нынешней эпохи. Почему Шерлок стал «героем нашего времени»? Какое развитие этот образ получил в сериалах? Почему Хаус хромает, а у мистера Спока нет чувства юмора? Почему Ганнибал – каннибал, Кэрри Мэтисон безумна, а Вилланель и Ева одержимы друг другом? Что мешает Малдеру жениться на Скалли? Что заставляет Доктора вечно скитаться между мирами? Кто такая Эвр Холмс, и при чем тут Мэри Шелли, Вольтер и блаженный Августин? В этой книге мы исследуем, как устроены современные шерлокианские теленарративы и порожденная ими фанатская культура, а также прибегаем к помощи психоанализа и «укладываем на кушетку» не только Шерлока, но и влюбленных в него зрителей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Когда мы говорим о кино, мы прежде всего обращаем внимание на художественную его наполненность, на мастерство актеров, на режиссерские решения, сценарные изыски и качество операторской работы. Выдающиеся картины (актеры, режиссеры и проч.) получают премии, утверждающие и подтверждающие их художественную ценность, и в этом ключе потребитель, усредненный массовый зритель, и мыслит о кино. Однако в обществе победившего и доминирующего капитализма на второй план отходят рассуждения о продукте кинопроизводства как о товаре, а о самом кинематографе – как об индустрии товарного фетишизма, в которой значение имеют совершенно иные показатели и характеристики, которые определяет и направляет вполне видимая рука капитализма…