Преследование - [38]

— Понимаю, — тихо сказал Сторн. — Стать счастливым за счет других. Когда-то и я думал, что подобное возможно…

— Чушь! — оборвал седовласый. Безумная белесая искра вспыхнула в его зрачках. — Человек издревле утверждался на костях ближнего своего и был счастлив этим. Зло, порожденное исконным законом: выживает сильнейший, — заложено в наш генетический код. Оно вечно, неистребимо, а добро всегда служило лишь утешающей сказочкой для тех, кто не обладал коварством или железными кулаками. Почитавшие усмиряющие заповеди «не обидь!», «не украдь!», «не убий!», — выговаривал с отвращением седовласый, — в лучшем случае могли стать святыми. Те же, кто поступал вопреки им, наслаждались властью и силой. Им не надо было дожидаться блаженства, они создавали рай на земле — сами для себя, своими грешными, кровавыми руками. Вглядитесь в себя повнимательнее, Сторн, сбросив с глаз муть самоуничижительных сомнений, и убедитесь: вы поступали точно так же. Признайте: вы потрошили этих яйцеголовых, Кирпатрика и Лэкмана, лишь потому, что желали создать себя — нового, могущественного Сторна. Создать свой рай.

— Пусть так. — Сторн поежился, будто острые зрачки собеседника и впрямь кололи его, усмехнулся с какой-то отрешенной безысходностью: — Да только мой рай оказался адом. Не думаю, что ваш чем-то лучше.

— Вы знаете слишком мало, чтобы думать так! — возразил седовласый. — Однако, я полагал найти в вас единомышленника, а не врага. Макса Сторна мне представили как человека дела, для которого деньги — превыше всего. Мои помощники ошиблись?

— Нет, вас информировали верно. Только с тех пор кое-что изменилось, — словно болезненная судорога прошла по бледному лицу Сторна. — Вопросы, которые никогда бы не пришли в голову тому Максу Сторну, с которым привыкли иметь дело ваши люди, не дают мне сомкнуть глаз по ночам. Мозг, этот драгоценный и проклятый мозг всему виной. Он перевернул мне душу. Не знаю, — прошептал Сторн отрешенно, — какие жестокие сюрпризы сулит еще это страшное превращение. Знаю лишь, что прежним Сторном я уже не стану. Я отрезал себе путь в прошлое. Не повторяйте моей ошибки, не загоняйте себя в тупик, из которого нет выхода…

Седовласый покачал головой:

— Я ждал слишком долго, чтобы теперь отступить. Мы унизим, растопчем этот мир с такой же беспощадностью, с какой он пытался все эти годы унизить и растоптать нас. Мы…

— Кто мы? — спросил Сторн. Ему вдруг показалось, что этот невероятный разговор происходит во сне — жутком и нереальном.

— Те, кто поклоняются лишь одному божеству — великой силе зла. — Голос седовласого поднялся до высокой звенящей ноты, гулко отдаваясь под сводами. Серебристая сфера вздрогнула, заметалась в своем углу, как огромный безногий паук в невидимой паутине.

— Мы были всегда, — торжественно звучали слова. — Когда колеса персидских колесниц крушили камни поверженного Вавилона — то были мы. Когда римские когорты топтали трупы варваров — то были мы. Когда печи крематориев перемалывали в своих ненасытных чревах прах миллионов и кованый сапог вгонял в грязь череп интеллектуала — то были мы.

Нас именовали безумцами, но мы были мудрее других, потому что понимали: зло вечно, оно живет в каждом, затаенное в укромном уголке души. Нужно только суметь добраться до него… Вы спрашивали о конечной цели? — Пылающие возбуждением глаза буравили бледное лицо Сторна. — Вот цель: избавиться от лишних ртов, мешающих есть вволю, лишних умов, смущающих сознание, а главное, — нескрываемая, яростная ненависть исказила его голос, — от тех, кто загнал нас в западню Территории и надеется, что мы здесь тихо доконаем сами себя. Я уничтожу их, я заставлю человечество, эту безликую враждебную толпу, кричать от унижения и боли!..

— Но это не безликая толпа, — судорожно дернулись губы Сторна. — Она состоит из людей — стариков, детей, женщин. Не знаю, смогу ли я жить, если их кровь окажется на моих руках.

— Сможете! — жестко сказал седовласый. — Мы освободим вас от жалких оков устаревшей морали. Сожжем ее в костре великой битвы, как сжигали языческих идолов, чтобы вселить в души новую веру. Мы созидаем мир по своим законам, законам зла; что с того, если этот младенец явится из кровавой купели. Земля перенаселена, ее не хватит для всех, жаждущих счастья. Я буду решать, кто его достоин. — Седовласый запрокинул голову, вперив взгляд в невидимую точку на своде. — Кто-то должен взять на себя роль всевышнего, и раз она досталась мне, я сумею быть безжалостным и сильным. Боги всегда жестоки!

Сторн молчал. В его глазах стыло отчаяние, как у самоубийцы, подступившего к самому краю бездны.

— Не терзайте себя, — опустил голову седовласый. — Вы помогли нам и попадете в число избранных. Эта круглая штука, — ткнул он пальцем вверх, — ваш пропуск в рай. В условиях, когда вокруг столько враждебных глаз, человек, способный заменить целую армию специалистов, был подлинной находкой. Но час ваших чудо-конструкций пробьет позднее. Когда мы получим возможность штамповать их тысячами, десятками тысяч, не таясь. А до этого попробуем встряхнуть мир с помощью одного давнего, но надежного способа. Что ж, пусть это и звучит банально, новое — просто хорошо забытое старое, — рассмеялся седовласый, — Согласитесь, неплохая мысль: воплощать прежние идеи, опираясь на силу прежнего, забытого оружия.